Белинда Александра - Белая гардения

Итак, если Вера Отова — посланница генерала, то она сама даст нам понять, на чьей она стороне.

Иван прокашлялся.

— Прошу прощения, мы, кажется, забыли заранее заказать гида, когда уезжали из Сиднея, — сказал он, помогая Вере надеть шубку. — Наверное, агент в бюро путешествий сделал это за нас.

По лицу Веры пробежала тень, но в следующую секунду она уже снова широко улыбалась, обнажая редкие зубы.

— Да, в Москве без гида не обойтись, — произнесла она, надевая на голову шерстяной берет. — Иностранцам намного сложнее ориентироваться в городе без посторонней помощи.

Это была ложь. К иностранцам приставляли гидов для того, чтобы они не оказались в тех местах, где им быть не положено, и не увидели того, чего видеть не должны. Об этом нам рассказал генерал. В программу экскурсий входило посещение музеев, театров, военных мемориалов и другие культурные мероприятия. Мы не должны были видеть настоящих жертв прогнившего насквозь советского общества: хронических алкоголиков, замерзающих в снегу; старух-попрошаек на вокзалах; бездомных семей; детей, которые, вместо того чтобы учиться в школе, роют котлованы. Впрочем, ложь Веры не заставила меня тут же сделать вывод, что она агент КГБ. Что еще она могла сказать в переполненном людьми вестибюле гостиницы?

Иван подал мне пальто, потом нагнулся и взял Лили, которая лежала в кресле, закутанная в его куртку.

— Ребенок? — Вера повернулась ко мне, продолжая улыбаться. — Меня не предупредили, что вы будете с ребенком.

— Она спокойная девочка, — сказал Иван, удобнее устраивая Лили на руках. Девчушка вдруг проснулась, засмеялась и потянула в рот его шапку, собираясь ее пожевать.

Вера недоверчиво посмотрела на малышку. Не знаю, что она на самом деле думала, когда погладила Лили по щеке.

— Прекрасный ребенок. А глаза какие красивые! У меня брошка такого же цвета. — Вера показала на янтарную бабочку, приколотую к воротнику. — Боюсь, придется внести некоторые… изменения в нашу программу.

— Мы все равно не хотим ходить в такие места, куда не смогли бы взять с собой Лили, — твердо произнесла я, натягивая перчатки.

Похоже, мои слова возмутили Веру: ее глаза расширились, к лицу прилила кровь. Но она быстро пришла в себя.

— Разумеется, — спокойно ответила она. — Я вас прекрасно понимаю. Я имела в виду балет. Детей до пяти лет в зал не пускают.

— Давайте я останусь с Лили, — предложил Иван. — А вы берите Аню, она с удовольствием посмотрит балет.

Вера закусила губу. Было видно, что женщина лихорадочно пытается что-то придумать.

— Нет, этот вариант не очень хорош, — возразила она. — Быть в Москве и не сходить в Большой театр… — Вера поиграла с обручальным кольцом. — Во время посещения Кремля я ненадолго оставлю вас с экскурсионной группой, а сама попытаюсь что-нибудь придумать.

— Если мы можем помочь вам «что-нибудь придумать», дайте мне знать, — сказал Иван, когда мы уже подходили к дверям гостиницы.

Каблуки Веры играли стаккато на выложенном плиткой полу.

— Агент из вашего бюро путешествий предупредил, что вы оба в совершенстве владеете русским, но я не возражаю, если мы будем разговаривать по-английски, — заявила она, в несколько слоев наматывая на шею длинный шарф. — Скажите, какой язык вы предпочитаете? Хотя, конечно, можно попрактиковаться и в русском, если хотите.

Иван прикоснулся к ее руке.

— Я считаю, что, если ты в России, веди себя как русский.

Вера улыбнулась. Но я не поняла, то ли ей была приятна галантность Ивана, то ли она радовалась тому, что все получалось так, как она задумала.

— Ждите здесь, — сказала она. — Я попрошу, чтобы такси подъехало к дверям.

Вера выбежала за дверь и что-то сказала швейцару. Через пару минут подъехал автомобиль. Из него вышел водитель и открыл двери для пассажиров. Вера повернулась к нам и жестом показала, чтобы мы садились в машину.

— Что это значит? — спросила я Ивана, когда мы вместе проходили через вращающуюся дверь. — Что ты имел в виду, говоря ей, что «если мы можем помочь вам что-нибудь придумать, дайте мне знать»?

Иван взял меня под руку и зашептал:

— Рубли. Мне кажется, мадам Отова имела в виду, что придется дать взятку.

На входе в Третьяковскую галерею было тихо и спокойно, как в монастыре. Вера протянула деньги женщине в стеклянной кабинке и вручила нам билеты.

— Оставим вещи в гардеробе, — сказала она и взмахом руки поманила нас за собой вниз по ступеням.

Гардеробщицы в потертых синих униформах, которые были надеты поверх платьев, и в шерстяных платках сновали между рядами вешалок, неся на руках целые горы шуб, пальто и шапок. Меня поразило, что всем гардеробщицам было уже за восемьдесят. Я подумала, что для нас как-то непривычно видеть работающих пожилых женщин. Они повернулись, посмотрели на нас и, увидев Веру, кивнули. Мы передали им верхнюю одежду и шапки. Одна из женщин заметила личико Лили, которая высунулась из складок шали, и в шутку протянула мне еще один номерок.

— И девчушку оставляйте, я найду ей место.

Я внимательнее присмотрелась к женщине. Хотя уголки рта у нее были опущены, как и у остальных гардеробщиц, в ее глазах горел озорной огонек.

— Не могу. Она слишком «ценная», — улыбнулась я. Женщина протянула руку и пощекотала Лили по подбородку.

Вера достала из сумочки очки и стала рассматривать проспект, посвященный выставке. Затем она показала нам с Иваном, где вход в галерею, и мы уже хотели двинуться в том направлении, как вдруг раздался голос одной из смотрительниц галереи:

— Тапочки! Тапочки!

Женщина укоризненно покачала головой и указала на нашу обувь. Я опустила глаза и увидела, что снег, прилипший к нашим ботинкам, растаял и под подошвами образовались небольшие лужицы. Женщина вручила нам по паре тапочек, которые представляли собой фетровые чехлы для обуви. Я надела свою пару, чувствуя себя нашкодившим ребенком, и посмотрела на обувь Веры. Ее опрятные кожаные туфли-лодочки выглядели как новенькие.

В главном вестибюле группка школьников выстроилась в линию перед какой-то мемориальной доской, а их учительница стояла рядом с таким благоговейным выражением на лице, какое бывает у священника, облачившегося в парадное платье. Рядом с детьми стояла семья русских, которым тоже было интересно посмотреть на доску, за ними — молодая пара. Вера спросила, не хотим ли и мы посмотреть мемориальную доску. Мы, естественно, ответили, что хотим. Когда подошла наша очередь, мы приблизились к доске и увидели, что это было посвящение галерее. После благодарственных слов в адрес ее основателя, Павла Третьякова, шли такие слова: «После темных дней царизма, после Великой Революции музей получил возможность значительно расширить свое собрание и сделать многие шедевры доступными народу».