Режин Дефорж - Голубой велосипед

— И вы дали согласие? — Леа почти не скрывала улыбки, вызванной уловкой Тавернье.

— Естественно. Несмотря на твой траур, ты можешь принять приглашение на благотворительный концерт, — заявила Альбертина.

— Будет ли это прилично? — ханжеским тоном переспросила Леа, все с большим трудом сдерживая взрыв бешеного смеха.

— Конечно, это весьма воспитанный человек, друг министров и самого президента.

— К тому же его принимает твоя подруга Камилла. Этим все сказано, — поддакнула Лиза.

— Значит, если Камилла его принимает, я могу без колебаний воспользоваться его приглашением?

— Полюбуйся, как нежны эти розы! — показывая Леа на букет, воскликнула Лиза.

Осторожно разворачивая бумагу, в которую были уложены темно-желтые розы, Альбертина спросила:

— А почему ты не посмотришь на свои?

Леа разорвала упаковочную бумагу, раскрыв великолепные белые с алой каймой по краю лепестков розы. Меж стеблей оказался просунут конверт. Леа торопливо спрятала его в карман костюма.

— Определенно, цветы для мадемуазель Леа — самые красивые, — заметила только что вошедшая в малую гостиную Эстелла. Она принесла хрустальную вазу с водой.

— Тетушка, вы не одолжите мне свою чернобурку?

— Конечно, дорогая моя. Эстелла принесет ее к тебе в комнату.

Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть, когда она уже заканчивала одеваться. «Приехал», — подумала она. В высоком зеркале перед ней предстало отражение, которому она с удовольствием улыбнулась. Тавернье оказался прав: платье ей шло, подчеркивая фигуру. Тем не менее, ее раздражало, что пришлось уступить высказанной в записке просьбе: «Наденьте прежнее платье, вы так в нем красивы!» В любом случае у нее не было выбора, это было ее единственное длинное платье.

Чтобы скрыть от теток голые плечи, она, прежде чем выйти из комнаты, накинула чернобурку. Сестры громко смеялись шуткам облокотившегося на камин Франсуа Тавернье, когда она присоединилась к ним в малой гостиной.

— Добрый вечер, Леа. Давайте поторопимся. Будет неудобно, если мы приедем позже президента.

— Действительно, поспешите, — сказала Альбертина, на которую упоминание о президенте произвело впечатление.

Франсуа Тавернье распахнул дверцу стоявшего у самого подъезда великолепного красно-черного «бугатти». Чертовски приятен был аромат кожи в роскошном автомобиле. Машина сорвалась с места с глухим ревом.

— Что за прекрасная машина!

— Был уверен, что она вам понравится. Таких чистокровных скакунов скоро перестанут изготовлять, так что пользуйтесь.

— И почему же? Ведь все больше людей будет ездить в автомобилях.

— Вы правы. Но в этих моделях выражен определенный стиль жизни, который исчезнет в этой войне…

— Только ни слова о войне. Иначе я сразу же выхожу.

— Извините меня, — он схватил ее руку и поднес к губам.

— Куда вы меня поведете?

— Не тревожьтесь. На благотворительный концерт, о котором я говорил вашим тетушкам, не поведу. Но будьте уверены, завтра вы сможете прочесть в «Тан» и «Фигаро», что «советник при министре внутренних дел месье Франсуа Тавернье присутствовал на благотворительном концерте в Опере в обществе восхитительной и элегантной мадемуазель Леа Дельмас».

— Как же так?

— У меня есть знакомые в этих газетах, и они согласились оказать мне маленькую услугу. Что вы скажете относительно того, чтобы выпить в баре ресторана «Куполь», бармен там готовит прекрасные коктейли, а затем послушать Жозефину Бекер и Мориса Шевалье в «Парижском казино»?

Леа нашла Жозефину Бекер великолепной, но Морис Шевалье ей не понравился.

— Вы не правы, — сказал ей Франсуа Тавернье, — именно он олицетворяет сегодня дух Франции.

— Значит, мне не нравится этот дух, состоящий из беззастенчивости, самодовольства, снисходительности к собственным порокам и врожденной пошлости.

— Какая вы все-таки странная девушка! И кокетливая, и глубокая! Какой женщиной вы будете? Мне бы хотелось посмотреть на вас уже взрослую.

В просторном вестибюле «Парижского казино» толпа сгрудилась у дверей, видимо, обсуждая понравившийся спектакль.

— А я проголодалась, — сказала Леа, беря под руку своего спутника.

— Сейчас поедем. Я хотел свозить вас в «Монсеньор», но там даже для меня не нашлось свободного столика. Заказал столик в «Шехерезаде», где выступает Лео Мержан. Тамошний русский оркестр — один из лучших в Париже. Думаю, вам он понравится.

То ли водка, то ли черная икра, то ли шампанское и скрипки, но Леа почувствовала, что ее охватила и понесла радость жизни, от которой ей захотелось громко смеяться и опустить голову на плечо Тавернье. А тому было забавно наблюдать, как молодая женщина расцветает от удовольствия. Она попросила оркестр сыграть медленный вальс и без церемоний пригласила своего спутника. Была она такой гибкой, двигалась с таким чувственным изяществом, что вскоре весь зал смотрел на медленно скользящую пару.

Франсуа Тавернье чувствовал, как трепещет она в его объятиях. Он прижал ее крепче, и вскоре они двигались по танцевальной площадке как, казалось, единое существо.

И после того, как музыка стихла, они продолжали вальсировать. Потребовались смех и аплодисменты зала, чтобы они «спустились на землю».

Не обращая внимания на посетителей, Франсуа Тавернье не отпускал Леа от себя.

— Вы прекрасно танцуете, — убежденно заметила она.

— Вы тоже, — восхищенно ответил он, провожая ее к столику.

— Как прекрасна жизнь! Пить, танцевать — вот так бы мне хотелось провести ее всю! — воскликнула Леа, протягивая пустой бокал.

— Девочка, вы уже много выпили.

— Нет, хочу еще.

Франсуа Тавернье махнул метрдотелю. Почти мгновенно возникла новая бутылка шампанского. Оркестр исполнял «Очи черные», и под чарующие звуки этой мелодии они молча выпили.

— Поцелуйте меня. Хочу, чтобы меня целовали.

— Даже я? — наклоняясь, спросил он.

Настойчивое покашливание совсем рядом прервало их поцелуй. У стола стоял очень бледный молодой человек со шляпой в руке.

— Лорио, что вам угодно, старина?

— Могу ли я поговорить с вами, месье? Это крайне важно.

— Простите, я ненадолго.

Тавернье проследовал за Лорио к бару. После короткого и оживленного разговора он с угрюмым лицом вернулся к Леа.

— Пойдемте. Мы уезжаем.

— Уже? А который час?

— Четыре утра. Ваши тетушки будут волноваться.

— Да нет. Они знают, что я с вами. По их мнению, вы человек очень приличный, — фыркнув от смеха, произнесла она.

— Хватит, пора ехать.

— Но почему?

Не отвечая, он бросил на столик несколько купюр и схватил Леа за руку, торопя встать.

— Гардеробщица, пальто мадемуазель!

— Выпустите меня. Объясните, в конце концов, что происходит?