Кэтлин Кент - Жена изменника

— Ты мне сказал... что я не та собака, что я не Гелерт, — набрав в легкие воздуха и взглянув ему в лицо, проговорила Марта. — Тогда я, может быть, тот ребенок герцога, которого выбросили из колыбели и который мог стать добычей волков?

Томас наклонился к ней и ответил:

— Нет.

Потом, улыбнувшись, наклонился ниже, пока не почувствовал, что рука Марты чуть напряглась, и тогда он ее отпустил. Но ее ладонь на короткое мгновение как-то сама по себе задержалась на его груди. И тут во дворе послышался крик девочки.

— Ой, Джоанна! — воскликнула Марта, а потом еще громче: — Ой, белье!

Она вспомнила про котел, содержимое которого, скорее всего, уже превратилось в угольки, и, повернувшись, бросилась к дому. В тот день она больше не отваживалась искать глазами Томаса. И только когда Марте стало точно известно, что он ушел проверять капканы, она поднесла руку к губам и нашла языком ранку, где была заноза, ощутив привкус соли и — совсем чуть-чуть — металлической ржавчины.

Был самый конец месяца, когда Марта набралась мужества заглянуть в большой дубовый сундук, стоящий у кровати Томаса. Она дождалась, когда оба работника отправятся на охоту, а с ними и Даниэль, который шагал по-мальчишески радостно с согнутыми коленями, как у испуганного оленя, приминая высокую траву. Живот Пейшенс становился все тяжелее, и после обеда она легла вздремнуть. Детей Марта отправила на улицу, выдав каждому по леденцу.

Комната работников была сырая и темная, но Марта не зажгла фонарь, боясь, что дети заметят огонь через щели в стене и из любопытства придут посмотреть, что там делается. Марта остановилась у двери, готовая в любой момент вернуться, но в доме было тихо, а другой возможности могло не представиться еще долго. Соломенный тюфяк Джона лежал ближе к двери, и Марта об него споткнулась, когда, шаря руками по дощатым стенам, пробиралась вперед. Удержав равновесие, она подождала, пока глаза не привыкнут к темноте и можно будет разглядеть другие предметы, находящиеся в комнате: некогда красивый тяжелый ковер, небрежно брошенный на пол, рубашку, что-то вроде полотенца. У дальней стены располагалась кровать Томаса, состоявшая из двух веревочных рам и двойного соломенного матраца, а рядом стоял сундук. Он был покрыт темными пятнами то ли от просачивающихся сквозь крышу дождевых капель, то ли от соленых брызг океана, въевшихся в древесину, когда его хозяин плыл из Англии в колонии.

Марта сделала несколько шагов к сундуку и опустилась на колени, обхватив металлическую обшивку. К своему удивлению, она обнаружила, что на дужках нет замка, и, быстро отдернув руки, сложила их на коленях. Сначала она хотела только рассмотреть сам сундук, никак не ожидая, что он может оказаться незапертым. Что такого ценного или интересного, спрашивала себя она, может быть в незапертом сундуке в доме с беспокойными женщинами и любопытными детьми? Нахмурившись, она подалась вперед, чтобы подняться, и положила обе руки на рассохшуюся крышку.

В это мгновение под досками пола словно что-то зашевелилось. Это не был ни стук подошв, спускающихся по лестнице в погреб, ни щелчок дверной задвижки. То, что ее смутило, воспринималось не только на слух. Скорее, это была вибрация, прошедшая сквозь кожу туфель в подушечки пальцев. Марта медленно опустилась на пятки, не убирая рук с сундука, и подождала, не повторится ли движение снова. Но все было тихо. Лишь издалека до нее доносился голос Уилла, который дразнил Джоанну, требуя, чтобы та побегала за ним по саду. Не было слышно ни скрипа стоек кровати, свидетельствующего о том, что Пейшенс проснулась, ни раздраженного крика кузины с просьбой принести воды и соленого хлеба. Через мгновение все стало по-прежнему. Тот, кто произвел шум, уже исчез, осталось лишь растущее волнение, что ее могут обнаружить, а вместе с ним невыносимое любопытство.

Не успев осознать, что делает, Марта подняла тяжелую крышку. Войдя в комнату, она не собиралась открывать сундук и отказалась бы от этой идеи, если бы крышка не поддалась так легко, но петли были хорошо смазаны, и сундук полностью открылся без единого звука.

Его глубокое нутро поначалу показалось пустым. Затаив дыхание, она опустила туда руку и вытащила, захватив вместе, пару коротких штанов и рубашку, изношенных и хорошо знакомых: она довольно часто стирала их вместе с другой одеждой. Отложив их в сторону, Марта снова засунула руку в сундук, на сей раз поглубже. Пальцы дотронулись до холодного металла, и она извлекла на свет длинный кинжал в ржавых пятнах. Ручка была плетенная в виде свившихся змей, а клинок в зазубринах и пятнах из-за долгих лет небрежения. Он лежал у Марты на ладони, похожий на изящные весы. Она сжала рукоятку, на которой были сделаны специальные ложбинки для пальцев, потом аккуратно отложила кинжал в сторону, на рубашку, и вновь запустила руку внутрь.

Пальцы погрузились во что-то шерстяное и тяжелое, и она вытащила длинный полинялый мундир красного цвета с голубыми вставками у ворота и манжет. Чтобы рассмотреть его целиком, ей пришлось встать и держать его, широко разведя руки. Швы были потрепанные, рукава залатанные и неоднократно заштопанные, но шерсть оставалась добротной и плотной — такую хорошую шерсть ей видеть не приходилось. В складках мундира красный цвет сохранил свою неистребимую яркость. Поднеся рукав к лицу, она почувствовала тяжелый запах старого дуба.

Белесый клочок бумаги затрепетал в луче света, и Марта заметила упавший к ее ногам плотный сверток, завязанный крепкой промасленной нитью. Сообразив, что, должно быть, он выпал из другого рукава мундира, она наклонилась, чтобы его поднять. И тут из свертка вывалился плоский кусок дерева длиной с ее указательный палец и шириной в полпальца.

Повесив мундир на край сундука, Марта принялась рассматривать деревяшку, раздумывая, что бы это могло быть. Слишком маленькая и хрупкая, чтобы служить штырем или шпонкой, но слишком большая для иголки. Может, это фишка для игры, подумала она и хотела было взять ее, чтобы осмотреть повнимательнее. Но лишь только ее рука коснулась деревяшки, Марта замерла. Пальцы невольно отдернулись, она быстро поднялась и, словно защищаясь от кого-то, прижала руки к груди. Марту охватило отвращение, сильное, как никогда, и она почувствовала, как это ощущение ползет куда-то вниз по спине. Она отступила на шаг и уперлась в сундук. Перед ней мысленно возникла яркая и живая картина: если дотронуться до деревяшки голой рукой, из ладони сразу польется кровь, прямо из той ранки, которую Томас разрезал ножом, чтобы достать занозу. Сначала кровь сочилась бы, потом полилась бы, пульсируя, и наконец хлынула бы, как из городской помпы. В своем воображении Марта видела красный цветок на рубахе Томаса — алой пятно от пореза, расходящееся по его груди, а потом кровь стала литься потоком на землю, потому что ткань не могла ее более впитывать.