Кэтлин Кент - Жена изменника

Спина и плечи Томаса были оголены, и Марта, стоя в тени, глядела, как играют мускулы у него под кожей, влажной от пота и бледной как смерть или как известка по сравнению с красно-коричневым загаром рук, снимавших шкуру с вращавшейся, как веретено, туши. Почувствовав взгляд Марты, Томас обернулся, но, прежде чем успел заговорить, она развернулась и бросилась назад в дом, закрыв руками зардевшуюся шею. Но еще больше не давало ей покоя — и было главной причиной ее бегства — сознание того, что она умышленно, без стыда и совести, забралась в его большой дубовый сундук.

Некоторое время длинные ноги Томаса еще успевали за колесами повозки, и он шел следом, пока повозка не свернула на северную дорогу. Он остановился в клубах дорожной пыли и смотрел, как повозка поднялась вверх и перевалила на ту сторону холма, следуя вдоль извилистой реки Шаушин.

Они ехали над журчащей рекой, ветерок со свистом трепал кроны деревьев, и зеленые ветки бились друг о друга, складываясь в причудливые узоры на фоне чистого голубого неба. Когда они проехали четверть мили, Марта стала загадывать детям загадки:

— Ночью приходят, хоть их не звали, днем пропадают, хоть их не украли. Нет, не свечи и даже не светлячки... Ага! Правильно! Звезды.

А Джон пел лондонскую уличную песню:

Женщины и дети весело визжали, протестуя против столь пакостных историй.

Пейшенс сдержала слово и действительно отдала Марте двух поросят для продажи, и та рассматривала их мокрые пятачки, торчавшие из плетеной клети, и думала о том, как выручит за них достаточно денег, чтобы купить новую зимнюю мантилью и подсвечник с зеркалом. Теперь каждый вечер она выкраивала несколько минут перед сном, чтобы сделать запись в свою красную книжечку.

Началось все с записей про то, сколько пшеницы осталось в погребе, сколько кукурузы и сколько семян, то есть про хозяйственные дела Тейлоров. Но Марта все больше и больше задумывалась о Томасе и стала записывать некоторые его слова. Часто это были загадки, похожие на те, что она сама задавала детям. Но не только это — она писала и о том, как он на нее смотрит: словно голодающий на пирог с мясом, готовый проглотить лакомство целиком. Или, думала она, как солдат на войне, давно привыкший к лишениям, но постепенно начинающий вновь обретать аппетит.

Через полчаса повозка выехала на площадь, на северном конце которой располагался молитвенный дом Биллерики. Его серые деревянные стены были аккуратно залатаны новыми досками. Кладбище, уже вышедшее за пределы переднего двора, растянулось, как каменный пояс, от западного края площади до заднего двора молитвенного дома. На восточной стороне стоял дом преподобного Гастингса, священника, которого Марта своими дерзкими рассуждениями заставила уйти со званого обеда Даниэля. Дом был небольшой, но с деревянным забором, окружавшим большой сад. Девушка лет, пожалуй, семнадцати, изящно склонившись, работала в саду, и губы Марты искривились в досадливой усмешке при мысли, что, при всем ее раболепном виде, этой девушке, по всей видимости новой жене пастора, все же нельзя отказать в молодости и красоте.

На площади неподалеку одна от другой сидело около десятка женщин — у некоторых были плетеные корзинки с рассадой из огорода, у некоторых метлы и сушеные травы. Отдельно стояли или сидели мужчины — бондари и гончары, — в основном без дела, потому что летний урожай еще не собирали, но шуму от них было не меньше, чем от женщин. Как только Джон подъехал ближе, все разговоры сразу же прекратились. Скопление деревенских жителей показалось Марте похожим на рой кусачих насекомых, соревнующихся за лучшее положение в медовых сотах, и у каждого вместо языка было по жалу. Но в отличие от пчел, способных укусить лишь однажды, а потом обреченных на смерть, эти кумы и кумушки могли, подобно осам, впрыскивать свой яд снова и снова. Гул стих только на время, необходимое для внимательного осмотра новичков, а потом возобновился. Уж конечно, подумала Марта, сейчас разберут по косточкам вновь прибывших.

Марта помогла Пейшенс выйти из повозки и нашла ей место среди других женщин, а сама направилась прямо к ткачу — полному человеку, стриженному под горшок. Но вскоре ее постигло разочарование, ибо она увидела лишь несколько грубых одеял, сотканных им собственноручно и разложенных на земле. Когда же она сказала ему, что ищет товар, чтобы сшить себе новую мантилью, он с улыбкой пригласил ее заглянуть к нему в фургон и там вытащил из мешка рулон английской шерсти. Стряхнув с шерсти пыль, покрывавшую ее, точно вторая кожа, Марта увидела, что ткань переливается глянцем цвета темной черепицы после дождя, а пощупав качество материи, поняла, что именно это ей и нужно. Но ткач отказывался брать за шерсть только одного поросенка, а ей не хотелось отдавать двух, потому что она собиралась приобрести еще и новый фонарь. Марта показала ткачу испачканные в пыли пальцы, давая понять, что материя-то залежалась, ибо для местных цена на нее слишком высока. Так что совершенно очевидно, что лежит она, наверное, уже не один месяц, не считая времени, которое ушло на доставку из Англии.

— Помилуйте, — говорил продавец, — я ждал эту ткань почти восемь месяцев. Восемь месяцев! — Ткач нахмурился и покачал головой. — Вы только взгляните на фактуру. Подержите в руках. Видите, какая тяжелая. А оттенок в точности как цвет ваших глаз. Помилуйте, хозяйка, не просите, чтобы я уступил так много.

— Нет, — отрезала Марта, пригвоздив ткача взглядом.

Она говорила «нет» на все его уверения и описания жертв, на которые он пойдет, приплатив, считай из собственного кармана, за второго поросенка. Марта достаточно насмотрелась на то, как торгуется отец, и прекрасно знала, когда нужно продолжать, а когда развернуться и уйти. Мотнув головой, она вернула товар продавцу и зашагала прочь. Но, пройдя шагов двадцать, услышала оклик:

— Ну ладно, хозяйка, так и быть, приплачу шесть пенсов. Но вы сами сообщите моей жене, что из-за вас она оказалась в нищете.

Улыбнувшись, Марта взяла ткань и деньги и показала ткачу на повозку, из которой следовало забрать поросят. Затем она попросила его рассказать, где находится жестянщик, и с ужасом обнаружила, что хижина жестянщика совсем рядом с участком пастора. Молоденькая женщина в саду, закончив работу, вернулась в дом, и Марта быстро прошла к мастерской, надеясь, что преподобный сейчас не у себя, а в молитвенном доме. Марта тихонько постучала в закрытую дверь и подождала, пока к ней со звуком, похожим на цоканье копыт, не приблизятся тяжелые шаги жестянщика.