Александр Богданович - Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра

– Не спорю, все это выглядит нецивилизованно. Хотя трудно ожидать другой реакции на угрозу мазепинцев оторвать Украину от Российской империи. Как-никак потерять три четверти своего угля и стали, не говоря уже о пшенице, сахаре, ячмене, рисе и, наконец, нефти!..

– Ну, эта угроза маловероятна, – скептически заметил Дашевский. – Национальное чувство украинцев к такому шагу не готово, ведь прошлое и настоящее наших народов тесно переплетено. А вот что касается Галиции… Боюсь, что стремление местных мазепинцев подчинить своей нации все и вся погубит этот уникальный край.

– А может, вы преувеличиваете и это обычное стремление к свободе национального самовыражения?

– К сожалению, это стремление переходит в крайнюю степень национализма, результатом чего является устранение равных условий для проживающих с ними поляков, евреев, немцев, венгров, армян и бог знает кого еще здесь можно встретить. А ведь именно их мирное соседство и соперничество во всех сферах и стало причиной бурного развития этой некогда отсталой австрийской провинции. Жаль, этот край мог бы служить неплохим образчиком устройства многонациональной Европы в будущем.

– Ведь как глупо, – продолжал рассуждать Дашевский, – не видеть, что доминирующее положение украинцев в Галиции рано или поздно все равно установится. Залогом этому является хотя бы их численное превосходство. Достаточно просто терпеливо и последовательно устранять социальные и экономические неровности своего положения. Что, собственно, им и удавалось в последние десятилетия. Взгляните, они уже имеют свои партии, школы, читальни, типографии, издательства. Все то, кстати, о чем только остается мечтать их соплеменникам в Украине. Они неуклонно увеличивают свое представительство в сейме и парламенте. Но для лидеров мазепинцев существуют другие приоритеты – это власть в виде тотального господства одной нации. И я уверен, что, если они ее получат, Галиция вновь погрузится в нищету и станет убогим придатком сильного соседа.

– Ну да бог со всем этим, мы сильно отвлеклись, – встряхнулся Дашевский. – Так, значит, в отношении вашего соседа вы уверены?

– У меня нет по этому поводу сомнений, – подтвердил капитан, которому не верилось, что русин мог стать на сторону врагов России, даже разочаровавшись в своих юношеских воззрениях.

– Ну что ж, тогда остановимся на том, что мы имеем. Если нам удастся доказать, что Словинский и Плаза – одно и то же лицо, страх перед расстрелом должен развязать ему язык. В ином случае придется поверить его новым признаниям, что пропуск из Сколе принадлежит прежнему владельцу пальто, которое он купил на Краковском рынке.

Теперь связка ключей, найденная в кармане «инспектора». Они довольно старые, точнее, даже старинные. Большой ключ, скорее всего, от ворот, или, как их здесь называют, брамы. Новый приятель нашего Новосада – старый львовский взломщик Войце-ховский – подсказал, каким образом мы можем найти замок от этих ключей. Оказывается, раньше магистрат обязывал владельцев домов сдавать на хранение один экземпляр ключей от входных брам местным пожарным. Наверняка Войцеховский пользовался этим обстоятельством: одолжив нужный ключ у знакомого пожарного, проникал в какой-нибудь богатый особняк.

Если мы найдем у них дубликат наших ключей – мы узнаем адрес дома.

– Интересно, откуда у нашего Новосада такие знакомства? – удивился капитан.

– Когда наш Новосад был в составе комиссии Бергера, он имел возможность увидеть все тонкости филигранного мастерства медвежатника, ну и, конечно, не мог пройти мимо, чтобы самому не поучиться и этому.

– Молодец парень! Какая все-таки ненасытная пытливость и любознательность!

Обсудив все дела, Дашевский вытащил из портфеля шахматную доску. Слабость к шахматам ему передалась в свое время от одного из харьковских агентов-социалистов. Тогда же он убедился, что только на явочной квартире, в отсутствие начальства и жен, можно в полной мере сосредоточиться и насладиться этой увлекательной игрой.

Пока его достойный соперник расставлял фигуры, он раскупорил бутылку токайского вина, привезенного из Тарнополя поручиком Чухно.

Градоначальник Львова генерал Скалой находился в полном нервном расстройстве. Он терзался догадками и не находил удовлетворительного объяснения тревожной новости, полученной от начальника губернаторской канцелярии. В знак благодарности за содействие в приобретении и отправке в Россию конфискованного рояля фирмы «Циммерман» тот доверительно шепнул генералу, что его особой интересуется прибывший с проверкой полковник Алексеев.

Вначале мелькнуло подозрение, что это связано с донесением ротмистра особого отдела штаба губернатора князя Шаховского, ведавшего делопроизводством по лицам, не принадлежащим к составу действующей армии: в отчете для Киева тот в крайне резких выражениях обрисовал действия полиции в Галиции, из-за которых якобы страдает престиж русской администрации: «груба, берет взятки, облагает торговцев поборами» и тому подобное.

Однако это предположение было отброшено: кого в России этим можно удивить? Жалобы такого порядка были всегда. Тут нечто посерьезнее. Может, исчезновение тридцати вагонов с мукой, которую правительство закупило для снабжения Юго-Западного фронта на годовой срок. Слава богу, эта мука не доехала до Львова. По слухам, она исчезла где-то между Киевом и Тарнополем, была якобы переправлена в Румынию, а затем в Австрию. Интересно, куда эти вагоны могли деваться, если на этом участке в двести тридцать верст всего две железнодорожные ветки?

Градоначальник встал из-за стола и стал энергично прохаживаться по своему кабинету.

«А может, это связано с докладом Брусилова в Ставку о том, что подвоз грузов в армию по железной дороге пришел в «невозможное состояние»: поезда из Львова в Сянки приходят только на восьмые – десятые сутки. В результате магазины армии совершенно истощены и конский состав по несколько дней не получает фуража. А главное – пустые ящики, бочки и мешки в вагонах свидетельствуют о «колоссальных хищениях».

От последней версии градоначальнику стало душно. Он расстегнул пуговицу на воротничке кителя и вышел на балкон. Здание градоначальства располагалось напротив Галицийского краевого сейма [88]. Слева при входе в Иезуитский парк красовался помпезный памятник прославленному наместнику Галиции графу Голуховскому. Скалону уже доложили, что наместник был ярым русоедом и главным виновником сепаратистских взглядов русинов и даже пытался поменять кириллицу русинов на латиницу. По этой причине демонтаж памятника для градоначальника был делом само собой разумеющимся. Если бы не «излишняя деликатность и осторожность» губернатора, генерал без колебаний снес бы и центральный памятник в центре города – Мицкевичу, преданностью и любовью к которому местные поляки переплюнули другие польские города. Этот символ патриотических чувств стоил городу аж сто шестьдесят шесть тысяч крон. Перед ним устраивались манифестации «радости и горя», от него шли на бой сыны города.