Алексей Новиков - Ты взойдешь, моя заря!

– Но почему? – удивляется барон.

– Так будет удобнее певцам…

– Будет по вашему желанию, – соглашается Розен, вооружаясь карандашом. Он минуту думает. – Готово!

Глинка с надеждой смотрит на исправленную строку, но, увы, слово «царь», перекочевав на новое место, благополучно уместилось в той же самой строке и повторялось в следующей.

Сегодня Глинка впервые знакомился со стихами, изготовленными Розеном для Антониды и ее жениха. По вдохновенному замыслу барона, костромской парень изъяснял свои чувства девушке:

– Егор Федорович! – возмутился Глинка. – Молю вас, уберите вы грядущую женку. И земное житье тоже!

Розен нахмурился.

– Вы есть судья в гармониях, Михаил Иванович, но вам не дано ощущать гармонический стих.

Глинка смотрел на него с отчаянием.

– Может быть, и здесь у вас гармонический стих, Егор Федорович? Призываю бога в свидетели: ни одна русская девушка не сочинит такую речь:

– Позвольте же и мне «возговорить» вам, – продолжал Глинка. – Нет в нашем языке таких слов для влюбленных… Как бы это объяснить? Ласкательством у нас называют заискивание перед сильными мира сего. Не спорю, к такому ласкательству многие склонны.

Егор Федорович не понимает иронии, но, раздраженный критикой, вспыхивает. Всегда уравновешенный, он говорит с достоинством оскорбленного поэта:

– Ви не понимает: это сама лучший поэзия!

Глинка ничего не ответил. Он углубился в чтение.

Так и есть! Вся семья Сусанина, готовясь к свадьбе, опять молилась за царя. Снова нужно было искать обходный путь, чтобы перехитрить барона. А сил для этого, кажется, больше нет.

Вернувшись от Розена, Глинка сказал Мари:

– Если бы ты знала, что мне приходится терпеть! Уж не бросить ли мне оперу?

– Ты никогда ее не бросишь, Мишель! Никогда…

– А если брошу?

– Тогда я верну тебе твой романс, – голос Мари полон тревоги.

– Тебе никогда не придется этого сделать, – Глинка целует ей руку. – Ты еще плохо меня знаешь. Коли взялся, никогда не отступлю.

– И всех победишь!

– Если только победа моя не будет подобна той, которую одержал Пирр.

– Ты никогда мне о нем не говорил, – недоумевает Мари.

– К случаю не приходилось. Историей нам тоже придется заняться, Мари. Непременно! И тогда ты узнаешь, кто был Пирр!

– Пирр подождет, – говорит Мари, – я буду терпеливо ждать, пока ты кончишь оперу. Не правда ли, милый?

Есть ласка, против которой он бессилен. Если Мари крепко его обнимает, он слышит, как бьется ее честное, верное и преданное сердце.

Но если поцелуи его становятся слишком часты и жарки, Мари в смущении отодвигается.

– Мы еще не объявлены! – шепчет она. – Ты должен об этом помнить.

Нестору Васильевичу Кукольнику, автору нашумевшей драмы «Рука всевышнего», были даны, как и всякому гению, многогранные способности.

Захотел Нестор Васильевич – и стал Шекспиром. Задумал Шекспир издать «Художественную газету» – кто сможет с ним тягаться? А приди Кукольник на сцену, театр имел бы трагического актера. Будучи огромного роста, Нестор Васильевич ходил словно на ходулях, как положено ходить трагикам и героям. Приняв позу, он умел довести голос до потрясающей силы. Главная же его мысль, потрясавшая глубиной, была та, что Россия не способна понять и оценить его, Кукольника, величие.

– Русская словесность! – возглашал Нестор Васильевич. – Но кто скорбит о ней больше меня? – Секунду он ждал ответа и, не получив, продолжал: – Но есть предел и титаническим силам: откажусь писать на русском языке! Может быть, англичане или французы окажутся более просвещенными, чем наша невежественная толпа.

Слова гения производили фурор. В толпе юнцов и дам слышался робкий шепот.

– Да! Да! – Кукольник бил себя в грудь. – Решение мое может стать неотвратимым. У англичан есть вкус, они умеют чтить Шекспира. Даже французы, – разумею истинных французов, а не санкюлотов, – отдают дань Расину. Мне ли довольствоваться страной, где на писателя, отдавшего вдохновение отечеству, лает из московской подворотни голоштанный, прошу прощения, мальчишка! – Следовал трагический жест. – Пусть же Россия лишится Кукольника!.. – Нестор Васильевич сникал и переходил на горестный шепот: – Может быть, тогда меня поймут…

Может быть, слава творца «Руки всевышнего» требовала подновления. Может быть, России на самом деле грозила страшная опасность остаться без Кукольника. Но еще до этой катастрофы Кукольник успел познакомиться с Глинкой. Глинку издавна, еще с пансионских лет, тянуло к чудакам и оригиналам. К этому толкала неутоленная страсть лицедейства. А Нестор Кукольник представлял собой такое скопление ложных страстей и напыщенных чувств, такое неповторимое нагромождение трагикомического, что у Глинки при первой же встрече загорелись глаза. Никогда еще не видел он подобного литературного индюка.

Но автор прославленной драмы был наделен таким тонким нюхом, который не снился ни одному из индюков. Творец «Руки всевышнего» задумал стать автором поэмы для оперы «Иван Сусанин». Он не объявлял об этом раньше времени. Прежде всего он продемонстрировал Глинке свою неугасимую любовь к музыке и тем, как ему казалось, нанес первый удар барону Розену. Дальше пришли в действие все разнообразные таланты Кукольника, которые можно было бы обозначить и одним словом – бесцеремонность. Нестор Васильевич перешел с Глинкой на «ты», но так ловко, что Глинка и не заметил, как это случилось. Кукольник стал появляться на музыкальных вечерах у Стунеевых и произвел неотразимое впечатление на Софью Петровну. Единственный писатель, с которым могла сравнить его Софья Петровна, был попрежнему Одоевский. Но как ничтожен казался этот князек, взявшийся не за свое дело, перед величием Кукольника!

– Миша! – говорил Нестор Васильевич. – Я да ты понимаем музыку! Нас никто не одолеет… Покажи-ка, какие стихи накропал тебе немец? Не хочешь?.. Сам посмотрю.

Случилось, что Нестор Васильевич увидел и черновик плана оперы.

– Кукольник или никто! – взревел великий человек и положил план в карман.

Глинка опешил. А когда собрался протестовать, план уже давно покоился во внутреннем кармане наглухо застегнутого сюртука Нестора Васильевича.

А, собственно, зачем было и возражать? Не помог план, не помогают схватки с бароном. Музыке придется вступить в единоборство с поэмой оперы.

Глинка читал «Историю пугачевского бунта» и завидовал: Пушкину удалось прорваться через все рогатки. А рядом лежит только что вышедшая книга Гоголя. Потомки услышат могучий голос Тараса Бульбы. Куплена Глинкой еще одна книга Гоголя. В «Арабесках» собраны статьи Гоголя по разным вопросам, и здесь же явились на свет его новые художественные создания.