Алексей Новиков - Ты взойдешь, моя заря!

Иван Сусанин прощается с дочерью. Вражья шайка настороженно ждет. Еще минута – и Сусанин навсегда покинет свою избу.

Глинка откладывает листок. Редкая удача! В этой сцене ему удалось добиться, что барон Розен обошелся без «ласкательных» слов. А за музыкой дело не станет. Музыка все может! Музыка раскроет всю глубину простого сердца, всю силу отцовской любви, все мужество русского человека, без колебаний идущего на смерть.

На нотных листах постепенно обозначается кульминация драмы. А в речах, что ведет с незваными пришельцами костромской пахарь, уже прозвучала совсем особенная тема. Она рождается в тот момент, когда Сусанин решает отдать жизнь за родину. Вместе с героическим решением родилась и эта героическая тема. С виду она совсем не блестяща. Таковы и герои и песни на Руси. А если вслушаться – родственна она и тому первому хору оперы, в котором славил музыкант силу и неустрашимость родного народа… Теперь снова звучит она в речах Сусанина. Свершит свой подвиг Сусанин, и тогда разрастется этот напев вширь и вглубь, взлетит в поднебесье и станет гимном народу Сусаниных.

Но пока что действие драмы развивается в опустелой избе Сусаниных.

Сусанин начал свой трудный и славный путь. Антонида, убитая горем, рыдает. Давным-давно создана и песня для нее. Это та самая песня, в которой когда-то Глинка приблизился к отечественному слогу. Песню «Не осенний мелкий дождичек…» поют повсюду. Пусть и войдет она в оперу. Изменятся слова, напев станет еще богаче, но не отступится Михаил Глинка от песни, которая была когда-то первым камнем неведомого здания.

Построение драмы требует контрастов. В избе Сусанина только что готовились к свадьбе. Теперь, когда трагедия началась, за сценой прозвучит хор подружек. Ничего не ведая о случившемся, они идут на девишник. Песня прервется при виде убитой горем Антониды. Так записано в плане оперы. Но девичьего хора еще нет. Только в воображении представляется сочинителю, как по-вешнему светла и чиста будет эта девичья песня.

Глинка возвращается к прощальному ариозо Сусанина. Кажется, все в нем готово. Пожалуй, можно показать Мари. Пусть она первая услышит. Он открывает двери кабинета и зовет:

– Мари!

– Ее нет, – отвечает Софья Петровна. – Я завезла ее из Гостиного двора прямо к маменьке. Малютка просила передать вам, что, если вы будете свободны вечером, она будет вас ждать… Но что с вами, Мишель? Никогда еще не видела такого несчастного лица у жениха.

– Неужто не видели? – Глинка лукаво смотрит на нее. – Стало быть, не обращали на меня внимания. Я всегда таков, если нет Мари.

– Но кто же вам мешает соединиться навсегда? Траур по вашему батюшке истекает, а в согласии вашей матушки вы ни минуты не сомневаетесь?

– Никогда! – подтверждает Глинка. – Но я не хотел бы сообщать матушке о моем счастье до годовщины по отце. Это могло оскорбить ее чувства…

– Вы примерный сын, Мишель! Я надеюсь, что вы будете столь же примерным мужем для нашей малютки.

– Клянусь вам в этом! – Он посмотрел на часы. – Сегодня я должен быть у барона Розена, а оттуда поспешу к Мари.

Барон Розен жил на Конной площади. Свидание, как всегда, привело Глинку в неистовство. Барон соглашался подделывать стихи под любые метры. Он менял гласные в любой строке и по первому требованию. Егор Федорович был тверд только в одном: ему не было никакого дела ни до мыслей, выраженных музыкой, ни до идеи народной оперы.

– Я готов слушать все ваши пожелания, Михаил Иванович, – говорил барон, – но как автор поэмы я первый держу ответ за успех оперы и тем более… – Розен многозначительно подчеркнул: – и тем более, что о трудах моих, как я смею надеяться, известно его величеству. Когда угодно вам назначить следующую встречу?

Глинка шел по улице и размышлял. Поймут ли люди ту сложную драму, которая возникает вокруг отечественной героико-трагической оперы раньше, чем она родилась?

– Поймут! – громко говорит он и оглядывается.

Оказывается, он уже пришел.

В глубине запущенного двора стоит двухэтажный деревянный дом, каких много на Песках. Дом разбит на квартиры, в каждой из них по нескольку клетушек, переполненных жильцами. По лестнице в кромешной тьме шмыгают люди. На втором этаже дверь с рваной обивкой. И здесь живет Мари!

Правда, в квартире Луизы Карловны осуществились крупные перемены. Здесь больше не сдают комнат жильцам.

Глинка стучит в дверь. За дверью раздается медленное шарканье.

– Михаил Иванович! – радостно, чуть не приседая, встречает гостя Луиза Карловна и ведет его в гостиную, похожую на спичечный коробок. – Мари, – кричит почтенная вдова, обернувшись к закрытой двери, – ты сейчас будешь очень рада!

Дверь, выходящая в гостиную, приоткрывается, в ней появляется головка Мари. Радостная и растерянная, девушка улыбается Глинке и выглядывает чуть больше. Теперь видна не только ее головка, но и точеное плечо, слегка прикрытое воздушной тканью.

– Вы застали меня врасплох, Мишель. Я еще не одета.

– Фуй, Марихен! – ужасается Луиза Карловна. – Можно ли говорить такие тайны? Извините ее, Михаил Иванович, она есть совсем дитя.

Глинка наклоняет голову в знак согласия и садится в предложенное хозяйкой кресло. Над креслом висят назидательные картины в рамах из золотого багета. На одной из них девушка повязывает барашку розовую ленточку, на другой девушка, – может быть, та же самая, не отличишь, – замерла в счастливой улыбке, прервав гадание на ромашке. В гостиной тесно, душно; чувствуются неистребимые человеческие запахи.

Луиза Карловна сидит перед гостем счастливая и гордая: не каждый имеет квартиру в четыре комнаты без единого жильца. Однако кто возместит убытки? Луиза Карловна готова поплакаться перед гостем, но вовремя спохватывается: ей строжайше запрещено говорить на эту тему. Она опасливо косится на дверь, за которой притаилась Мари, и меняет разговор:

– Какие новости имеете вы из ваших смоленских имений?

– Из дому пишут не часто, – отвечал Глинка, прислушиваясь к тишине в комнате Мари. – Матушка моя страдает глазами.

– О! – сочувствует Луиза Карловна. Ей хочется рассказать о своих весенних коликах, но смоленские имения берут верх. – Теперь так трудно управлять имениями, – продолжает Луиза Карловна. – Русские мужики очень любят шнапс и не любят работать, – Луиза Карловна давно это знала. – Но ваши мужики, надеюсь, усердны?

С недавнего времени, когда Мари сообщила матери под строжайшим секретом, что она стала невестой, Луиза Карловна проявляет огромный интерес к русским мужикам. Ей хочется знать, сколько этих мужиков водится в имении Михаила Ивановича, как обставлен его смоленский замок и далеко ли ехать до этого фамильного замка от собственной квартиры Луизы Карловны. Ей бы хотелось узнать еще очень много, но почтенная вдова боится промахнуться. Приходится ограничиться общими соображениями насчет нерадивых русских мужиков и обнадежить гостя, что Мари, нет сомнения, сейчас будет готова.