Жозеф Кессель - Всадники

Зирех, сняв чадру, вернулась на кухню. Она сидела в углу, задумчиво и безучастно. На маленьком ее лице, над полузакрытыми глазами, брови сдвинулись в одну резкую черту. Услышав, как саис позвал ее со двора, она не спеша встала и вышла. Брови ее по-прежнему казались сросшимися.

Мокки позвал ее:

– Пошли на базар. Ты выберешь, что нужно в дорогу.

– На какие деньги?

Мокки разжал свой огромный кулак. Сначала Зирех молчала, глядя на них с суеверной недоверчивостью. Потом пробормотала:

– Сколько денег! Аллах! Сколько денег! Все мое племя за свою жизнь и половины этого не имело. Пошли, пошли скорее.

Но когда они подошли к лавочкам, она замедлила шаг и шепнула саису:

– Лавочники не должны видеть, что мы торопимся. Эти жулики тут же удваивают цену…

Брови Зирех опять сошлись на лбу. И до самой последней покупки эта черная полоса не разжималась, подчеркивая бдительность и решительность ее намерений. А саис шел за ней, как послушный ребенок, и восхищенно смотрел на эту незнакомую, новую для него женщину. Такую серьезную! Властную! Так верно рассуждающую о людях, вещах и деньгах!

А Зирех думала только о тех покупках, которые заранее решила сделать, и только о них. Хитроумные торговцы тщетно пытались ее соблазнить, подманить, уговорить, навязать ей кружева, ткани, украшения. В том, что касается цен, она тоже была непреклонна. Прежде чем на что-либо согласиться, она перерывала все, чуть не переворачивала лотки, прилавки, лавчонки, спорила о происхождении товара, принижала их качество, выражала сомнение в пригодности, высмеивала внешний вид, одним словом, торговалась с таким дьявольским терпением и хитроумным азартом, что ей сдавались самые жадные и упрямые. Ведь никто из них не прошел такую школу нищеты, не приобрел привычки знать цену любой, даже самой ничтожной вещи.

Так Зирех приобрела именно то, что нужно было для приготовления пищи и для ночлега: юрту, провиант, теплую одежду.

Когда мешки и сумки были набиты, Мокки вскричал:

– Как же быть? Джехол не унесет всего этого.

– Давай купим хорошего мула, – ответила Зирех. И со вздохом добавила:

– Эту покупку придется делать тебе.

Рынок тягловой и вьючной живности находился в конце селения, на дороге, против самого огромного из Будд. Мокки обошел всех мулов, щупал ноги, бока и холку, осмотрел у всех зубы, копыта, глаза и выбрал наконец крупного мула серой масти.

– Вот этот мне нравится, дедушка, право слово, нравится, – сказал он старому хитрому хазарейцу со сморщенным лицом, молча разглядывавшему покупателя.

– Он сильный и умный. В жизни мало таких видел. Назови цену, дедушка.

Хазареец назвал, и Мокки заплатил, не торгуясь. Повел к Зирех и радостно сказал, ласково трепля мула, как он делал со всеми животными, которых ему поручали:

– Видишь, я тоже умею выбирать.

– И давать себя обкрадывать тоже. Переплатил, по крайней мере, вдвое.

Мокки был уязвлен в своей невинной гордости и впервые в его словах, обращенных к Зирех, прозвучало раздражение:

– Какая разница! – возразил он. – Уроз денег не считает.

Та долгим и внимательным взором посмотрела на саиса. Брови ее сейчас сдвинулись особенно строго.

– Деньги принадлежат не Урозу, а нам. Все деньги… – не согласилась она.

Мокки перестал чесать пальцами холку мула. Его нижняя челюсть дрогнула, как от неожиданного удара. Он тихо спросил:

– Все деньги?… Как… Сто тысяч афгани?

– Все сто тысяч, – нисколько не смутилась Зирех.

– Но это же он их выиграл, – пробормотал Мокки.

– Ты что забыл, под какой залог? – напомнила она ему.

– Я не забыл, – отвечал саис. – Но…

Молодая женщина опять прервала его, чтобы спросить:

– Ты хочешь, чтобы он умер? Хочешь по-прежнему?

– Хочу, – признался Мокки.

Тут они подошли к лавке, возле которой сложили покупки. Зирех понизила голос. Но как ни пыталась она контролировать свою ярость, Мокки испугался злобной интонации в ее голосе.

– И ты, и я, мы оба хотим, чтобы он умер, и можно считать, что это дело решенное, – шепотом проговорила она. – Так много ли трупу нужно?

Саису нечего было ответить. Устами Зирех говорил разум. И все же Мокки не мог с ней согласиться. В глубине души он понимал, что надо отказаться от замысла. Устами Зирех говорил разум. Разум. Но не истина.

Смерть Уроза – согласен. Это было бы справедливо. Он продал свой степной край, свой народ, свой род. Сохранить Джехола – согласен. Это тоже справедливо. Уроз отрекся от него. Но вот деньги – нет! Нет!

Тот, кто возьмет их, воспользуется преступлением, сам станет преступником. Тогда за что же наказывать Уроза?

Зирех приняла молчание Мокки за согласие.

– Ну вот, видишь, – продолжала она, – надо быть дураком, чтобы отказываться от этих денег.

Тут неясный и странный гнев охватил Мокки. Как найти довод, способный убедить Зирех? Глаза его метались от тюков с постелями к мешкам с провизией, от кухонного скарба к юрте, которая лежала у его ног. Все это надо было навьючить на мула. Он ткнул ногой в ближайший тюк и спросил:

– Так что, ты довольна, что у нас теперь столько добра?

Презрительная гримаса вновь свела брови молодой женщины вместе.

– Чем довольна? – воскликнула она. – Любая семья, не считая таких нищих, как я, имеет больше добра, и оно лучше.

И тут вдруг Мокки показалось, что он потерял Зирех. Лицо женщины, спорящей с ним, было не ее лицом. На нем была написана только отвратительная жадность и надменная уверенность в своей правоте. Как, эта девка в лохмотьях, еще вчера голодная нищенка, имеет наглость с презрением и отвращением говорить о дарах, посланных ей судьбой, которые она должна была бы ценить, как сокровища! Да еще высказывать все это таким властным, таким оскорбительным тоном! Она говорит как барыня. Она командует. А его уже и за мужчину не считает.

Мокки вцепился пальцами в гриву мула, чтобы удержаться от желания ударить эту новую, неузнаваемо-отвратительную женщину.

– А если для тебя этот осел является пределом счастья… – крикнула Зирех.

Саис не дал ей закончить. Прерывающимся от гнева голосом он крикнул:

– Замолчи! Перестань насмехаться и приказывать. Или я вырву твой язык, порочащий все, о чем он говорит. Тебе бы хвалить Аллаха за его благодеяния. А ты плюешь на все. Ты жадная воровка, степная сорока. В тебе нет ни капли чистой крови.

Зирех бросилась к Мокки. Их отделяло не более трех шагов. Но этого крошечного расстояния хватило, чтобы она полностью преобразилась. Юная женщина, перехватившая руку саиса, не имела уже ничего общего с той, которую он только что возненавидел. Лоб ее был безмятежно гладок. Брови вновь приняли свою естественную форму гибкой арки над глазами, горящими самым нежным волнением.