Борис Тумасов - Кровью омытые. Борис и Глеб

День близился к концу, и, когда после вечерней трапезы Владимир вышел во двор, сизое небо кучерявилось в облаках. Душно, и князь сказал стоявшему позади тиуну:

— Вели, Авдей, в опочивальной оконца открыть.

Проворные девки выставили круглые свинцовые рамы с италийскими цветными стекольцами, а Владимир уже другое указание дает боярину:

— Пошли кого-нибудь в Предславино, пусть Борис ворочается. Итак неделю сидит там… Скорей бы женить его.

— Да уж пора бы, — согласился боярин. — Росинка станет женой доброй. Я в его годы ни одну холопку не пропускал.

Владимиру ли возразить тиуну, сам был таким, сколь наложниц от него понесло…

— Чегой-то владыка идет? — спросил Владимир, увидев, как, выйдя из митрополичьих покоев, Иоанн, опираясь на высокий посох, направился к нему.

На митрополите черного шелка ряса, монашеский клобук. Он шагал медленно, худой, высокий.

— В такую-то пору? Чать, неделю отлежал. Я, грешник, думал, владыке конец настал, ан Бог миловал. Пойди, Авдей, помоги, вишь, без чернеца идет.

Промолвив это, Владимир и сам заторопился навстречу.

— Что стряслось, владыка, отчего не лежится?

И встал под благословение.

Иоанн отдышался, ответил:

— Боль превозмогая, явился яз, ибо весть принес необычайную.

— В палаты пойдем либо здесь разговор поведем? Коли на воздухе, так присядем, в ногах правды нет.

Они уселись рядом на длинную скамью, а огнишный боярин отправился на поварню.

Митрополит заговорил:

— Из византийского корабля, какой бросил якорь поутру, явился ко мне монах. По пути в Киев пристал корабль в Херсонесе, и там от херсонского катапана гости торговые услышали, что князь Мстислав намерился воевать хазар, а с собою позвал печенегов.

— Эвона в чем секрет загадки! — воскликнул Владимир. — А мы, владыка, голову ломали, отчего это Булан орду из запорожской степи увел. Спасибо сыну Мстиславу, отвел грозу от Руси Киевской! — И добавил сожалеючи: — Как могу помочь те, сыне?

Помолчав, спросил:

— О чем еще монах сказывал?

— В письме те, великий князь, патриарх благословение шлет и доволен заботами о Церкви нашей. Твоими стараниями и щедротами она живет. С великим удовлетворением узнал вселенский владыка о твоем желании, князь, иметь на Руси монастыри. На земле не языческим капищам стоять, а храмам и монастырям, где чернецы и черницы дни в молитвах и трудах проводить будут.

— Вот, владыка святый, а ты в том разе сомнение держал, сказывал, не рано-де монастырям на Руси быть?

— Всяк смертному сомнения свойственны. Господи, ужли узрю яз такое, когда вся Русь, веси ее очистятся от язычества и люд в храмы потянется?

Поднялся митрополит. Владимир поманил отрока:

— Помоги владыке.

Опираясь на плечо отрока, Иоанн направился в митрополичьи покои…

Ночь была тихая, окутанная плотной духотой. Над городом встали тучи. Они клубились, наползали на хоромы и избы. Где то-то вдали полыхали зарницы и урчал гром.

В опочивальной дышать нечем. А на улице ни ветерка, замерло все. Дождя бы, а он задержался…

Одолеваем заботами Владимир, и в глазах совсем нет сна. Темень. Позвать, чтоб зажгли свечу? Думы об одном, о Мстиславе. Никому из сыновей он не выделил такого хлопотного княжества. Мстислав княжит с достоинством. Вот и ныне, хотел ли того, нет, а помог Киеву. Ему, великому князю, руку подал…

Припомнился Владимиру разговор с Мстиславом в его прошлый приезд. Тогда он сказал ему:

— Знай, Мстислав, укрепишь княжество Тмутараканское, и, коли пожелаешь, дам тебе в удел Чернигов…

Владимир подумал, что такая пора настает, а в Тмутаракани посадить Глеба. Даст Бог, Новгород усмирить. Завтра о том скажу Борису. Поди, обрадуется, он на добро расточительный, ему бы братьям угодить. Были бы они к нему с чистым сердцем.

Утром поднялся с головной болью, — видно, бессонная ночь и думы тому причина. Поплескался в тазике, отрок спину вытер. Спросил:

— Князь Борис не приехал?

— С темна дожидается.

— Зови!

Борис вошел в опочивальную встревоженный.

— Стряслось чего, отец?

— Присядь. Вчера митрополит навестил меня. К нему монах от патриарха приплыл, в Херсонесе побывал. От него стало известно, Мстислав на хазар собрался, с ним Боняк и Булан. Оттого Булан в Дикую степь подался.

Вскинул голову Борис:

— Можно ли давать веру печенегам?

— О том и я думал. А вот Мстислав не только о себе помыслил, когда печенегов звал, он и о Киевской Руси заботился. Воистину Тмутаракань — щит Руси.

— Такое княжество разве что Мстиславу и посильно.

— То так. Запомни, Борис, когда станешь великим князем, опирайся на Мстислава. Он — воин. И еще мой наказ, Мстиславу выделишь в удел Чернигов, а Глебу владеть княжеством Тмутараканским. Пусть у брата княжить научится…

Дальние дозоры разведали — хазары идут. Не стал Мстислав дожидаться, снял полки, выступил навстречу.

Печенеги Дон перешли, двинулись следом. Три тысячника скачут за ханами Боняком и Буланом, три тысячи всадников топчут копытами землю. Молчит Боняк, и Булан не знаете, о чем он думает. Если рот человека закрыт, как узнать его мудрость?

Искоса Булан поглядывает на брата. Тот щурит и без того узкие глаза, смотрит вдаль. Мыслям в голове стало тесно, и Боняк сказал:

— Когда копье Мстислава достанет хазар, каган потеряет дорогу в степь, и наши вежи будут кочевать от Переяславля до Итиля. У хазар не станет силы порушить наши вежи, тогда мы откроем ворота Кия-города и исполним наказ нашего отца.

— Но ты забыл, что когда конязь Мстислав сломает хребет кагана, его копье упрется в нашу спину.

— В той битве, куда спешит сейчас конязь урусов, он оставит половину своей дружины.

— Но, брат мой любимый по отцу, хотя ты и ведешь только малую часть своих воинов, позволь спросить тебя, разве на том поле, где полягут хазары и урусы, не закроют глаза печенеги?

— Хе! Когда ты сосал еще грудь своей матери, я впервые обнажил саблю…

Воевода Ян Усмошвец отыскал место для боя. Было оно просторное, поросшее пыреем и яркими цветами степного мака. Одним концом поле упиралось в узкую речку, другим, в отдалении — в небольшой сосновый лесок.

Усмошвец удивился лесу так, как удивился бы, встретив степь в лесном краю. Он сошел с коня, до ночи ходил меж старых усыхающих деревьев, трогал рукой молодые деревца, колючие, пахнущие распаренной на солнце хвоей.

Наступили сумерки. Наломав еловых лап, воевода улегся спать тут же.

Ночью ему снился родной Вышгород, где провел детство, лес вокруг и Днепр.

Наутро с передовым отрядом подъехал Мстислав. Вдвоем с Усмошвецем они осмотрели поле. Ян сказал:

— Тут и надобно ждать хазар. Место удобное, и полки успеют передохнуть, изготовиться.