Борис Тумасов - Кровью омытые. Борис и Глеб

— Надолго ли? — гадали мореходы.

Иван Любечанин удивлялся, сколь порогов миновали, а ни одна стрела не пролетела.

Причину тому в Киеве узнал.

Причалив, Любечанин быстро сбыл свой товар. Славилась на киевском торгу тмутараканская рыба, в ходу была, что рыбец, что шемая, а уж судак либо балык осетровый нарасхват. Рыба из Тмутаракани жирная, на солнце янтарем отливает.

Оставив на гостинец Ульке связку рыбы и свернув кольцом балык, Любечанин направился в гости к Аверкию. Свора собак увязалась за кормчим, их рыбий запах манил. Встречный люд посмеивался:

— Куда псов ведешь, Иван, со всего Киева сбежались. В Любеч забирай их!

Кормчий посмеивался:

— Я вам еще любечских привезу…

У Аверкия засиделись. Любечанин товарищу о Тмутаракани рассказывал и о князе Мстиславе. О нем кормчий сегодня и великому князю расскажет.

От Аверкия стало Любечанину известно, что будущим летом Ульку берет замуж гридин Георгий. Воевода Блуд сопротивляется, однако князь Владимир сторону гридня и Ульки держит. А Борис намерился жениться на дочери воеводы Светозара, и великий князь ему киевский стол передаст.

Боняк отдыхал, развалившись в тени развесистой яблони-дички. Еще не созревшие плоды были вяжущими и кислыми, но печенежата их ели охотно. Среди этой оборванной и грязной оравы были и его, Боняка, дети. Какие из них, хан не знал. Он знал одного, старшего, чей улус находится на берегу моря. Когда тело Боняка зароют и насыплют курган, а глаза его станут звездами, старший сын Улеб будет водить большую орду…

Вчера, когда солнце заканчивало свой бег, к Боняку приехал посол тмутараканского князя Мстислава. Но хан велел поставить ему юрту и только сегодня выслушал его. Теперь, лежа под яблоней, Боняк думал: Мстислав позвал его на хазар. Хан и сам давно мечтал повести орду на Хазарию. Печенегам хазары мешали кочевать в Задонье, они не раз нападали на печенежские улусы и угоняли их скот. Боняк даже посылал брата Булана два лета назад к Мстиславу, чтобы пойти на хазар, но тогда тмутараканский князь не согласился, а теперь сам позвал. Итиль — богатый город, и если Боняк откажет тмутараканскому князю, то все, что хазары имеют, достанется Мстиславу.

Мысли Боняка двоятся, на Итиль ли идти либо бросить орду на Киев? И хан решает, Киев подождет. А в главном городе хазар ему достанется много золота и серебра, хазары — народ торговый…

По Киеву слух пронесся: Булан орду через Днепр переправил и уводит в левобережную степь.

Обеспокоен князь Владимир, не дожидается ли Булан брата, чтобы, объединившись, пойти на Киев?

В степь послали дозорных, на Трубеж и Альту выдвинулся полк большой руки с воеводой Блудом. По первому же сигналу готовы были выступить полки правой и левой руки, а засадному вменялось Киев стеречь.

Но из степи являлись гонцы и все докладывали печенеги к рубежу Киевской Руси не повернули, уходят к Дону.

Смущали народ волхвы в Муроме. Поначалу Глеб внимания не обращал. Сказывали, явился кудесник и звал против веры христовой, к Перуну взывал.

Муромцы старины держались крепко, кудеснику верили, жгли огни жертвенные, на дубе, что у самого города, развешивали дары для Перуна, требовали не признавать попа Никифора.

Наконец надоело Глебу злодеяние волхва, послал гридней дерево срубить, костры затушить и камни разбросать, а тех муромцев, какие языческому богу поклоняются, разогнать силой.

Притихли волхвы, но не надолго. Однажды Василиса сама затронула Глеба. С той ночи на Ивана Купалу она, встретив князя, скользнет по нему насмешливым взглядом и исчезнет. А тут сама остановилась:

— Княже, от волхвов напасть. По избам ходят, народ смущают, подбивают попа изгнать, храм сжечь и снова Перуну поклоняться.

Известие не на шутку встревожило Глеба. А накануне поп Никифор из церкви Благовещения жаловался, не стало прихожан, пустует церковь.

Поделился Глеб опасениями с Горясером. Боярин успокоил:

— Не впервой, княже, бывало такое. Поговорят, пошумят и уберутся в лес. А люд снова к вере греческой обернется.

Успокоился Глеб и в мысли не держал, что Горясер тайно Перуну поклонялся и боярыня его волхвов принимает и жертвы приносит.

И проглядел Глеб, как волхвы народ взбунтовали. Ударили в било, сбежались муромцы к воротам детинца, орут, дубьем машут. А волхвы среди люда стоят в одеждах белых, волосы космами, босые и седыми бородами трясут:

— Перун с вами, мурома!

— Рушьте капища греческие, они Перуну неугодные!

Гридни народ из детинца вытеснили, щитами прикрылись, копья наставили. Но толпа напирает. Вышел князь Глеб, крикнул гридням, и те отошли. Выехал Глеб с дружиной из города, отправился в княжье село, что под Муромом. Здесь и решил Глеб переждать смуту.

День и два пошумели муромцы, а на третий успокоились. Стали думать, изгнали князя из города, а как дальше поступать? Решили звать в посадники боярина Горясера, да тот отказался.

— Я, — сказывал, — великому князю киевскому не ослушник и вам, муромцы, не советую, сила силу ломит!

Тогда снова собрались муромцы в детинце, совет держали и решили, пусть волхвы уходят себе в лес, а к князю Глебу слать послов, чтоб в Муром ворочался…

Глеб снова побывал у старой Дорофеи, его бессонница одолела. Князь совсем не спал, лишился покоя. Что было тому причиной? Может, языческий рев толпы либо письмо Ярослава, в котором он писал о гневе отца на новгородцев.

Просил Ярослав Глеба не ходить с киевлянами на Новгород, помнить, что они с Ярославом братья…

Когда стало совсем невмоготу, вспомнил Глеб ту лесную избушку и старуху…

Отыскал тропинку, не надеялся, однако, застать Дорофею в живых. Конь вез его мимо вековых деревьев, густых кустарников ежевики и малины. В лесу тихо и редко крикнет какая птица.

Вот и знакомая избушка. Глеб привязал коня, подошел к двери, прислушался. И вдруг услышал голос Дорофеи:

— Войди, князь!

Как в тот, первый, раз, вздрогнул Глеб от неожиданности. Толкнул дверь, она открылась со скрипом. Пригнувшись, Глеб вступил в избу. Дорофея сидела на прежнем месте, и ее глаза смотрели на него, казалось, не мигая. Она ни о чем не спросила Глеба, только заметила:

— Ты помнишь, князь, мои слова, рядом с тобой злые люди. Они желают твоей смерти.

— Но кто они, бабушка?

— Я не ведаю их имен, но я вижу их — это не твои слуги и не воины. Тебя терзает бессонница? Там, на том колке в углу трава, возьми оттуда несколько веточек, а из тех, что над печкой, сними целый пучок, и пусть твоя стряпуха сварит настой. Пей его на ночь, и болезнь покинет тебя. Теперь уезжай, я дала тебе то, за чем ты ко мне приезжал…

Силен дух князя Владимира, да немощно тело!