Сергей Мосияш - Святополк Окаянный

— Хочу на родине помереть, в родную землю лечь.

— Ну что ж, езжай, Илья. Спасибо тебе за службу твою верную. Послужи же и сыну моему сколько сможешь.

— Послужу, Владимир Святославич, сколько Бог жизни даст.

Великий князь наградил богатыря щедро казной златосеребряной, однако Бог уж не дал ему долгих лет. Вскоре по возвращении в Муром умер герой наш, и родная земля приняла его в свои объятья. Сбылась последняя мечта Ильи.

Прощаясь с Глебом, не удержался Владимир, расплакался отчего-то, уж не провидело ли сердце его страшную судьбу младшего сына.

Бориса вообще не хотел отпускать. Долго удерживал подле себя любимца своего, обличьем напоминавшего ему Анну.

Но перед зимой отпустил все-таки, строго наказав посадить за себя в Ростове наместника, а самому Вернуться к отцу в Киев.

— Тоскливо мне, сынок. Да уж и стар я за погаными гоняться. Будешь ты за меня ратоборствовать.

Была и другая мысль у великого князя: по смерти своей оставить стол киевский Борису, и не только потому, что был он любимцем отца, но потому, что текла в нем кровь царей византийских, унаследованная им от матери. Только говорить об этом загодя не хотел Владимир Святославич, чтобы не торопить свой конец.

«Еще успею, скажу, когда понадобится. Время есть».

А времени-то оставалось не так уж и много. Но кто знает, сколько отпущено тебе Всевышним? Когда он призовет тебя к себе?

Приезд в Муром наместника киевского князя Глеба Владимировича взбудоражил муромчан. На Торжище, куда стекаются не только товары, но и самые свежие вести, волхвы подзуживали народ:

— Прибыл к нам князь-иноверец, будет изводить нашу веру, как извели ее в Киеве и в Новгороде. Всех, кто тверд в вере отцовской, топили в Днепре, в Новгороде поджаривали на огне. Не дадим иноверцу над нами властвовать!

— Не дадим, не дадим! — горланили в толпе.

В Муроме волхвам верили свято. Да и как не верить, ежели они могли с богами разговаривать, в грядущее заглядывать, словно в окно волоковое. Тот же приезд наместника предсказали. Задолго до его появления волхв Драч Ступа прямо на Торге, глядя на облака, несущиеся по небу, кричал надрывно:

— Вижу, братия, как едет к нам в правители на красном коне с крестом на груди рожденный в красной горнице муж безус, безбород, несчастье земле несет. И — о горе нам! — ведет его наш же муромчанин, переметчик и изменщик!

И ведь как в воду глядел, все точка в точку совпало. Гуд шел на Торгу:

— Что Ступа-то говорил? Видали?

— То-то и оно.

— Ты глянь, и насчет муромчанина точно. Илья наш явился наконец. Уж про него и забывать стали, а он нате вам, припожаловал.

— Да добро б сам воротился, старый хрен, так он еще нам хомута, этого Глеба, приволок.

— Говорят, и на Илье крест этот греческий.

— А ты как думал, ежели велят тебе, либо крест надевать, либо воду глотать.

— Ну нам-то не шибко завелят. Как все миром подымемся, так еще увидим, кто воду глотать станет.

Дворца княжеского в Муроме нет, его еще рубить предстоит, поэтому юный князь Глеб Владимирович въехал со своими спутниками на подворье скотника Горясера.

Для Горясера, сбиравшего дань для великого князя, появление наместника — невеликая радость, скорее наоборот, может ведь и за скотницу спросить, но он вида не кажет, что огорчен этим:

— Наконец-то, наконец великий князь вспомнил и про нас, про наш дремучий угол. Осчастливил нас таким красавцем князем.

А Глеб и впрямь красив, молод и хотя пока лишен мужских достоинств — бороды и усов, но все равно приятен и ласков и разумен. Хотя где ему догадаться об истинных мыслях хозяина двора? Но Илья — старый воробей, его на мякине не проведешь, Горясера насквозь видит. Улучив минуту, где-то в переходе на лестнице поймал скотника, взял за грудки, тряхнул как грушу, предупредил:

— Ежели обидишь Глеба, убью.

— Что ты, что ты, Илья, — лепетал Горясер. — Да рази я посмею, да я всей душой.

— Вижу я твою змеиную душу, гад. Разворовал скотницу, поди, княжью, теперь юлишь. Но пока я жив, Глеба не позволю обижать.

— Родимый мой, да живи хошь сто лет. Кстати, в Карачаров уедешь али тут будешь? — спросил скотник, оправляя на груди смятый десницей богатыря кафтан.

— В Карачаров погожу, пока князя не утвержу на столе.

— Утверждай, родимый мой, утверждай. Рази я против?

Увы, не пришлось богатырю Илье Муромцу утверждать Глеба на столе муромском. Вскоре разболелся он, не молод уж был, то ли от ран старых, то ли от сглазу горясерского, пожелавшего языком змеиным до «ста лет жить», но помер богатырь в одночасье.

Горькими слезами оплакивал Глеб верную опору свою — богатыря Илью, на которого возлагал надежды в краю чужом и враждебном. Остался с кучкой отроков столь же молодых и неопытных.

И даже смерть Ильи волхвы по-своему толковали.

— То его Перун наказал за измену вере пращуров наших, — вопил Драч Ступа на Торге. — Не долог час и наместника безбородо-безусого. Всем им конец грядет.

Горясер дудел в уши Глебу:

— Ой, боюсь я за тебя, князь, кабы не стряслось беды какой.

— Что же делать, посоветуй? — спросил юноша, не догадываясь, у кого совета просил.

— Лучше было б воротиться тебе в Киев, — говорил Горясер, — под крыло отца родного.

Но тут же спохватывался, что, если вернется Глеб в Киев, великий князь может войско прислать для утешения муромцев. За этим у него дело не станет.

— А самое, пожалуй, лучшее, родимый мой Глеб Владимирович, съехать тебе из города, пожить в отдалении, пока страсти улягутся. Утихнут людишки, мы тебя и призовем. А насчет дани покоен будь, приспеет час, поеду в полюдье, соберу все до ногаты и половину тебе предоставлю, половину великому князю отошлю.

— А куда ж мне отъехать-то?

— Так у меня на речке Именю добрый терем есть, живи там, рыбачь, охотничай, нужды не знай. Я тебе лучшего повара своего отдам.

Колебался Глеб Владимирович: отъезжать — не отъезжать. С кем посоветуешься? Спрашивал ближнего гридня своего — Моисея Угрина:

— Что делать, Моисей?

— Не знаю, Глеб Владимирович, но от муромцев добра ждать не приходится. Волхвы народ мутят; подстрекают против нас, того гляди мизинные за дубье возьмутся. А нам против всего города не устоять.

— Может, послать к отцу за дружиной?

— Что ты, князь? Узнают, того более распалятся, пока дружина придет, утопят нас язычники.

А меж тем Горясер уже знал, что никуда не денется наместник, согласится отъехать. Призвал к себе тайком повара Торчина, наказал ему:

— Поедешь с князем на речку Именю. Будешь поварить и доглядывать, чем он там дышать станет. Не вздумай в чем перечить ему. Слышишь?

— Слышу. Не глухой.

— Во всем соглашайся, поддакивай. А задумает что против нас, немедля мне сообщи, на то тебе поваренком Спирьку отпускаю, шли с ним вестку.