Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь

Разговаривая с Луи, я избегал одного предмета. Какие были намерения у Видама? Что означало это странное путешествие? Какая судьба ожидала Луи? Надежды оставалось так мало, что я старался не думать об этом.

Он сам заговорил позже, после заката, когда уже вечерние тени стали падать вокруг нас, а мы все еще на своих усталых лошадях продолжали двигаться к югу. Он внезапно спросил меня:

— Не знаешь ты, куда мы едем, Ан?

Его неожиданный вопрос сильно смутил меня и прошло несколько времени прежде, чем я ему ответил с затруднением:

— Домой, — сказал я на удачу.

— Домой? Нет. И в то же время по пути домой. В Кагор, — отвечал он с каким-то странным спокойствием. — Твоего дома, мой мальчик, я никогда не увижу. Я не увижу Кит! Мою дорогую Кит! — Он первый раз назвал ее при мне тем самым нежным именем, каким и мы привыкли ее называть. И чувство, звучавшее в его голосе, так тронуло меня, что я не мог удержать слез.

— Полно, мой мальчик, — сказал он тихо, наклонившись ко мне и положив руку мне на плечо, — мы ведь мужчины. Мы должны быть твердыми. Слезы не помогут нам — оставим их женщинам.

Я зарыдал пуще прежнего. Даже его голос дрогнул при последнем слове. Минуту спустя он уже говорил со мною спокойным голосом. Я сказал перед этим:

— Неужели Видам осмелился… публично.

— В этом не может быть и сомнения, — отвечал он. — Чем публичнее, тем лучше для него. Они не задумались в одно утро умертвить тысячи людей. Кто же потребует его к ответу, когда наш собственный король объявил каждого гугенота вне закона, объявил, что гугенота можно безнаказанно убить. Нет, когда Безер обезоружил меня, — и он показал на свою рану, — конечно, я ожидал немедленной смерти. Я видел смерть в его глазах, Ан! Но он не поразил меня.

— Отчего же? — спросил я в трепетном ожидании.

— Я могу только догадываться, — отвечал Луи со вздохом. — Он сказал, что моя жизнь в его руках, по что он убьет меня в другое время. Кроме того, — если я не дам ему слово следовать за ним, не делая попыток бежать дорогой, то он выбросит меня на растерзание тех собак, что ревут снаружи. Я дал слово. И мы едем вместе. И… О, Ан! — еще только вчера в это время мы ехали вместе с Телиньи домой из Лувра, где играли в paume с королем! И весь мир… весь мир казался тогда таким прекрасным!

— Я, или, вернее, Круазет, видел тебя в это время, — начал я и остановился, заметив охватившее его горе, при воспоминании о своих друзьях. — Но как тебе известно, Луи, что мы едем в Кагор?

— Он сказал мне, когда мы проезжали ворота, что назначен губернатором в Керси, чтобы провести эдикт против нашей религии. Разве ты не видишь, Ан, — прибавил мой товарищ с горечью, — что для него недостаточно просто убить! Он хочет измучить меня (но этого не удастся ему) ужасным ожиданием предстоящей смерти. Но, — воскликнул Паван, гордо подымая свою голову, — я не боюсь его! Я нисколько не боюсь его!

Сердце мое разрывалось. Я вспомнил, что гнев Видами был направлен более против моей кузины, чем ее жениха; и теперь, судя по угрозам, я угадал его намерение лучше Павана. Целью Видама было отомстить женщине, которая отвергла его. Он вез сюда из Парижа ее жениха, чтобы казнить его, предуведомив ее об этом. Вот в чем заключался его план: он не только сообщит ей, но сама казнь может совершиться в ее присутствии! Он мог заманить ее в Кагор и тогда…

Я весь затрепетал, точно пропасть внезапно открылась под моими ногами. В этом плане было столько адской жестокости, впрочем, совершенно в характере слышанных мною рассказов про Волка, что я не сомневался в справедливости моей догадки. Я прочитал замыслы его злого ума, и мне стало ясно, почему он взял на себя лишнее затруднение возиться с нами. Он надеялся через нас привлечь в Кагор мадемуазель Кайлю.

Конечно, я ничего не сказал об этом Луи. Я, как только мог, скрывал свои чувства; но мысленно дал себе страшную клятву, что в последний час мы еще поборемся с Видамом. В крайнем случае мы можем убить его, и хотя мы сами погибнем при этом, но зато избавим от страданий Кит. Мои слезы высохли при этих мыслях. Во мне загорелся огонь благородного негодования, или так мне казалось, по крайней мере.

Только на третий день нашего путешествия нас стали опережать гонцы, посланные из Парижа. Одного из них, который, как я узнал из разговоров окружающих, ехал в Кагор с письмами к губернатору и епископу, Видам остановил и потребовал к себе. Я не знаю, как это было устроено, но только епископ никогда не получил этих писем, в которых, мне думается, заключались полномочия на совместную власть с Видамом. Я знаю только, что мы оставили гонца, который, вероятно, не захотел рисковать своей жизнью, в одном весьма удобном помещении в Лиможе, откуда в свое время и не спеша он, должно быть, потом возвратился в Париж.

Самым странным в нашем путешествии было, пожалуй, то обстоятельство, как к нам относились наши спутники… На второй день нам не препятствовали ехать вместе, если мы только держались в середине растянувшейся кавалькады. Видам ехал один впереди, в мрачной задумчивости, с наклоненной головой, размышляя о своем плане мщения, как мне думалось. Он ехал так по целым дням, не говоря ни с кем и не отдавая никаких приказаний. По временам я даже почти жалел его. Он по-своему любил Кит, насколько была к тому способна деспотическая натура, не привыкшая к противоречию, и теперь он потерял ее безвозвратно. Что же даст ему задуманное отмщение? Только одно удовлетворение бессильной злобы. И но временам на меня производила чрезвычайно грустное впечатление эта одинокая гигантская фигура.

Он редко обращался к нам. Еще реже того к Луи. Когда это случалось, его резкий голос и жесткий взгляд ясно обнаруживали всю ту злобу, которую он питал к нему. Во время еды он сидел на одном конце стола, — мы четверо на другом, подобно тому, как было в наш первый вечер в Париже. И по временам я трепетал, случайно уловив те мрачные, насмешливые взгляды, которые он иногда бросал на своего соперника и пленника; иногда, впрочем, в его лице появлялось такое выражение, которого я не мог себе объяснить.

Я осторожно сообщил Круазету свои подозрения. К моему удивлению, он не был так поражен этим, как я ожидал. У него были свои предположения на этот счет.

— Как ты думаешь, Аи? — спросил он вполголоса, когда мы были одни. — Не замышляет ли он заставить Луи отказаться от Кит?

— Отказаться от нее! — воскликнул я, не понимая. — Как так?

— Предоставить ему выбор… ты понимаешь?

Я помял и увидел все в один момент. Как я не догадывался об этом прежде! Безер мог поставить вопрос так: отказ от невесты и жизнь, в противном случае — смерть.

— Луи ни за что не откажется от нее! — отвечал я. — Для Безер а — никогда!