Евгений Бажанов - По законам Дикого поля

Остальное свершилось мгновенно. Из низины приподнялись двое. Один выпустил стрелу, другой ордынец целился из ружья. Вожа тут же упал и в падении выстрелил. Ответом стал вскрик и брань.

– Одного зацепил, – с удовлетворением сказал себе зверолов. Спустя время округа притихла, и стайка ворон и воронов вернулась к месту боя. Зверолов не выдержал и пальнул из пистолета в одну из самых крикливых птиц. Тяжелая пуля так разнесла летающее пугало, что на курган просыпался дождь черных перьев.

Поразмыслив, Вожа сложил руки у рта и закричал:

– Корсаки! Если в вашем ауле есть дюжина джигитов, готовых умереть за одну мою шкуру, то поднимайте головы. Скоро ваши жены будут ласкать других джигитов!! Выходи на бой!

Ночью, неслышно ступая, на курган пришел Тополь. Днем Вожа видел, как корсаки гонялись за ним в степи, но конь не подпустил их. Мягкие губы четвероногого друга ткнулись в ладонь зверолова.

Вожа сел на коня и осторожно тронулся в черноту ночи, готовый пойти вскачь. Но никто его не преследовал и не охотился за ним. Ордынцы неслышно ушли ночью, унося убитых.

Днем преследователи могли вернуться с подкреплением, и потому Вожа неожиданно направился на восток в пустыню. Весь день он провел в седле. Тополь уносил его в маловодные безлюдные места, где даже кочевники не появлялись годами. Здесь территория горьких трав: дикого укропа, клоповника, лебеды, каменного чая, полынки. Да еще заросли ковыля и вездесущего типчака. Но и эти травы не густо пробивались из потрескавшейся почвы и среди сыпучих песчаников.

На другой день занялся легкий ветерок с азиатской стороны. Он поднял и принес мельчайшую песчаную пыль. Воздух сделался сухим и горячим. Диск солнца обозначился резко, но не слепил. На него можно смотреть как при закате.

– Мгла, – Вожа успокаивающе потрепал Тополя рукой по холке. – Это нам на руку. Лишь бы шурган [56]не начался.

Постепенно мгла усилилась. Солнца не стало видно совсем. Вместо солнца светлое пятно… Мгла могла висеть день-два, а могла висеть и три недели кряду. Вожа ехал неспешным шагом и в каком-то странном желтоватом знойном сумраке. Видимость сократилась до сотни саженей. Ориентироваться в степи стало трудно даже для опытного зверолова. Поводья отпущены. Конь шел произвольно.

Путник наткнулся на родничок, слабо выбивающийся из земли. В небольшой воронке подземный источник перекатывал песчинки и крошечные камешки. Вожа спешился и зачерпнул войлочной шляпой воды из родниковой воронки.

– Солона, горчит маленько, но пить можно, – сказал Вожа сам себе.

Вожа пошел вслед за родником. Он вспугнул одичавшего драмодера [57], обнаружил следы сайгаков, больших охотников до соленой воды. Через полторы сотни саженей ручеек растворился в песчаной земле без остатка.

За Волгой, южнее Иргиза и восточнее Яика не только ручьи, но и многие реки растворялись в почве с большим количеством песка, не дойдя до моря или другой реки. Иные из них прерывали свое течение после весеннего паводка, образуя цепочку не связанных между собой озер. У некоторых ниже по сухому руслу течение воды снова появлялось и постепенно увеличивалось. Такие разорванные реки для звероловов не в диковинку. Но места исчезающих рек были еще пустынны и оседлыми людьми совсем не заселены.

Вожа вернулся к истоку родникового ручейка. Тополь щипал траву вокруг родниковой чаши.

– Назовем родник твоим именем, Тополь. Мне здесь нравится. Посплю, а ты посторожи.

Конь, не поднимая головы, посмотрел большим умным глазом на хозяина и продолжал щипать низкую траву, потряхивая большой головой.

Вожа проспал сутки. Проснулся, пожевал сушеной гусятины и заснул еще на сутки. Рана еще ныла, но не тяготила как раньше и даже при движении рукой не кровоточила. Спустя еще день и ночь зверолов почти оправился. Остальное заживет по дороге, решил он.

По законам Дикого поля за обман на мене полагалось отомстить с оружием в руках. В необходимости того житель поля не усомнился ни на одно мгновение. Первопроходцы поля особой сентиментальностью не страдали. Такими их сделала суровая жизнь.

Вожа взнуздал Тополя и направился к аулу Темира. Мгла начала рассеиваться. Солнце прояснилось, но на него еще можно смотреть не щурясь. Четкая видимость верста. Надо спешить…

К утру Мотя выбилась из сил. Но не то самое страшное. Светлевший рассвет раздвигал темноту, расширял видимое пространство. На склонившихся стебельках и листьях засветились капли прошедшего ночного ливня. Еще четверть часа и степная равнина откроет свои горизонты для внимательного наблюдателя.

Следовало затаиться, где-то спрятаться, но насколько хватало глаз, вокруг плоская равнина, ни лесочка, ни оврага. Мотя решила вырыть яму. Ножом взрезала дерн, рыхлила почву и выгребала ладонями. Грунт разбрасывала так, чтобы не было кучи.

– Может, могилку себе копаю, – Мотя шмыгнула носом, но не позволила появиться слезам. Рассвет подгонял.

Мотя вырыла яму в длину своего роста и легла в нее, на сырую землю. Под головой маленькая котомка, в руках нож. Только вечером, в сумерках девушка встала из ямы. Возле родничка утолила жажду, погрызла стебли борщевника и других съедобных трав, накопала белесых корней и дикого чеснока. Чувство голова притупилось.

Всю ночь Мотя бежала, ориентируясь по звездам. Иногда она шла мелкими усталыми шажками, а то некий порыв толкал ее, и она опять бежала изо всех сил. Крики летающих сов, вышедших на ночную охоту, сопровождали ее.

Очередной день Мотя встретила в земляной яме. Солнце раскалило воздух с самого утра. К полудню из-за жары лежать в яме стало невыносимо. К тому же атаковали оводы и мелкие кусачие мошки. Но деваться некуда. Приходилось терпеть.

От сартов Мотя ушла, но неменьшая угроза исходила от кочевников. После полудня девушка слышала конское ржание и близкие крики погонщиков скота. Она даже приподняла лицо и скосила глаза в сторону дижения кочевников. И едва не поплатилась за это. Один из кочевников осматривал окрестности и чуть было не заметил беглянку. Девушка затаила дыхание, прижав острие ножа к сердцу.

Заглядывал в яму и орел-стервятник; покружил над ямой. Отблеск солнца на лезвии ножа на время отпугнул его. Совсем рядом прошла небольшая стайка сайгаков.

И следующую ночь Мотя бежала, следуя положению Полярной звезды. В темноте наколола босые ноги о колючий татарник. Ноги крестьянских детей с детства узнавали землю на ощупь, к осени подошвы ног становились твердыми. Но ступни уже сбиты и расцарапаны. Порой, казалось, силы кончились, и дуновение ветерка пошатывало девушку. Но ничто не могло остановить беглянку. Ее отчаянное стремление добраться до родительского дома, до совсем другой планеты, добавляло ей силы откуда-то из воздуха.