Александр Антонов - Государыня

— Я так и думала, что это вы братоубийца! Теперь я в этом уверена!

Елена покинула залу. В пути к своим покоям она сочла, что оставаться в Вильно ей больше нельзя, потому как Сигизмунд не простит ей обвинения в смерти брата, и, едва переступив порог, попросила боярыню Пелагею:

— Голубушка, позови князя Илью и собери всех придворных.

— Сделаю, матушка, — ответила Пелагея и ушла.

Елена, ещё взволнованная, ходила по покою, когда появился князь.

— Что случилось, любая? — спросил он обеспокоенно.

— Идём в опочивальню, есть важный разговор.

Уединившись, Елена со слезами на глазах прижалась к груди Ильи, потом смахнула мимолётные слёзы и пожаловалась:

— Господи, Илюша, сил моих нет видеть Сигизмунда. Мы сейчас с ним поссорились, и он не простит мне сказанного.

— В чём ты его обвинила?

— Вот об этом я и хочу поговорить, посоветоваться.

Март был холодный. На полях ещё лежал снег. Северные ветры выдували из покоев тепло, и в каминах постоянно горели дрова. Елена опустилась в кресло к огню и протянула к нему руки, попросила Илью присесть рядом и поведала о том, что произошло при встрече с Сигизмундом.

— Вот и скажи, что нам теперь делать?

— Матушка–государыня, одно напрашивается: уходить тебе надо из этого осиного гнёзда. Войну начнёт — несдобровать тебе. Ты же не останешься безучастной, ежели литвины вновь пойдут грабить и зорить русскую землю, захватывать то, что мы вернули с твоей помощью.

— Всё так, дорогой князь, но я не уйду пока от россиян, не могу уехать на Русь. Может быть, я для них последняя надежда, да и не выпустят меня люди Сигизмунда. Все они горят жаждой вырвать из моих рук достояние–приданое. Они знают, что я не растратила батюшкино богатство, теперь считают, что оно по праву принадлежит Литве и Польше. Вдова‑то я их князя, их короля. Они и меня готовы положить рядом с ним, потому как дух язычества в них сильнее, чем дух христианства. Сегодня Сигизмунд выпроваживал меня в Бреславль. Сам знаешь, что нас там ждёт. Ливонцы тотчас на нас полезут.

— Верно. Бреславль забудь, любая. Едва войдёшь в него, как Сигизмунд натравит на тебя псов–рыцарей.

— Истинно так. Вот и думаю о Могилёве. В нём будет вольно жить.

Лучше и не придумаешь. Там и смоляне рядом, и Русь за ними. Среди своих и в горе, и в радости.

К тому же близко к Турово–Пинской земле князя Глинского. Ты должен знать наш разговор с Михаилом Львовичем. — Елена поделилась тем, что сказал Глинский накануне отъезда из Вильно. — Он рассылает из Турова гонцов по всем русским землям, призывает россиян, чтобы готовились подняться против Сигизмунда и литвинов. Удастся ли? Не нужна ли наша помощь?

— Глинскому удастся, он упорен, государыня. И нам тоже надо звать русичей, они пойдут на литвинов и поляков.

— Дай‑то Бог, чтобы всё так и было, как мыслим. А теперь идём к людям. Дам наказ собираться в путь. И тебе, любый княже, придётся засучить рукава. — Елена поднялась с кресла. Встал и князь. Она словно ждала этого мгновения, обняла его и поцеловала. — Господи, как я хочу покоя и чтобы нам быть неразлучно! Ах, Илюша, как я томлюсь по ночам без тебя! Мочи моей нет.

— Нам осталось потерпеть немного, любая. Год минует, и ты вольная птица. И сраму не будет.

Елена и Илья покинули спальню. В приёмном покое уже собрались придворные и слуги — все челядинцы.

— Ждём твоего слова, матушка–государыня, — сказала Пелагея.

Оно у меня лёгкое и желанное для всех. Завтра ранним утром мы покидаем Вильно и поедем поближе к своим рубежам. Возьмите всё своё достояние, потому как сюда мы больше никогда не вернёмся. Ты, Пелагеюшка, всему голова.

— Спасибо, матушка, — ответила спутница жизни Елены.

К вечеру этого же дня на дворе Нижнего замка начались сборы в дорогу. У чёрного крыльца стояли десятки повозок для скарба. Были и пустые, приготовленные для достояния великой княгини, хранящегося в монастыре под Вельском. На сей раз было задумано перевезти его в другую обитель, расположенную под Могилёвом. Достояние Елены, как она говорила, волновало не только её.

В тот же вечер после ссоры с Еленой Сигизмунд вызвал дворецкого Сапегу и без обиняков сказал:

— Пан Сапега, если ты желаешь заслужить нашу милость и встать крепче на ноги, то должен выполнить очень важное поручение. Очевидно, завтра вдовствующая королева покинет Вильно. Думаю, что об этом никто жалеть не будет. Но у нас есть к ней интерес особого склада, и сей интерес в пользу государства должен исполнить ты, вельможный пан. А другому я никому не могу доверить, — таинственно добавил Сигизмунд.

— Я готов, ваше величество, исполнить вашу волю, и лучше кто‑либо этого не сделает, — вспыхнул от радости, услышав королевское «вельможный пан», ответил Сапега.

— Вот и хорошо. Теперь слушай. Ты знаешь, что приданое, которое Елена получила от отца, в руки Александра не попало. С одной стороны, это даже неплохо, он бы промотал его, а с другой… Ныне ясно, кто законный наследник Александра, и приданое, что бы там ни было, должно принадлежать нам. Время этому ещё не пришло, но стоит Елене только оступиться и потерять титул вдовствующей королевы, — а она близка к тому, чтобы пасть, — как мы явимся единовластными владельцами того богатства. Ты понял?

— Да, ваше величество.

— В таком случае, ты не должен ни под каким видом дать исчезнуть нашему достоянию. Ему место в державе! Помни, что Елена сама может остаться в Литве или в Польше, а сокровища отважится переправить на Русь. Вот этого ты и не должен допустить. Я даю тебе под начало сотню лучших моих шляхтичей и воинов. Приступай к действиям немедленно.

— Я готов не пощадить жизни, но исполню вашу волю, государь. Игра стоит свеч! — И Сапега прижал руку к сердцу.

Ночью Сапега не спал. Думы раздирали его воспалённую голову. Он‑то лучше, чем кто‑либо другой, знал, за каким огромным богатством посылал его охотиться Сигизмунд.

Не спали в эту ночь и в покоях великой княгини.

Лишь перед рассветом придворные и челядь смежили веки. Сама Елена так и не заснула. Думы сводились к одному: мирной жизни с Сигизмундом у неё не будет. Да и откуда ей быть, ежели в Москву в эти дни отправилось литовское посольство. А наказ великого князя Сигизмунда послам был один: потребовать от великого князя Василия, чтобы вернул Литве все северско–черниговские земли, кои Русь отобрала в ходе последней войны.

Ещё и рассвет не наступил, как в покоях Елены всё пришло в движение, и спустя немного времени из Нижнего замка к южным воротам Вильно потянулись четыре кареты и вереница крытых возков. Восемь конных воинов замыкали поезд. Отъезжающих провожали только пан Сапега и три литовки, жены воинов Елены, не пожелавшие расстаться с отчими домами. Увидев бывшего дворецкого Александра, Елена подумала, что он явился неспроста, таит какой‑то умысел.