Розмари Черчилл - Дочь Генриха VIII

На этот раз у Генриха не было никаких сомнений относительно пола ребенка, за здоровье которого ежедневно молились тысячи людей. Ему не требовалось предсказаний астролога или гадалки. Он свел в могилу двух жен и объявил незаконнорожденными двух собственных дочерей в ожидании рождения сына и теперь мог поклясться на кресте, что на свет появится именно наследный принц! Он уже заказал именной орден Подвязки для своего будущего сына и заготовил текст специальной декларации по случаю его рождения, в котором оставалось только проставить дату.

В один из этих дней в Хэмптон-Корте появился Томас Сеймур, решивший нанести хотя бы краткий визит своей сестре, к чему его обязывало положение, но, застав рядом с нею Марию, он засиделся надолго, проявляя по отношению к ней столь повышенное внимание, что в конце концов смущенной Марии пришлось выйти под надуманным предлогом поиска ниток для вышивания. Когда они остались одни, королева нерешительно проговорила:

— Томас, ради твоего же благополучия прошу тебя быть осторожным.

— Разве это преступление — стремиться подняться на вершину? Тебе, дорогая сестричка, удалось это проделать с большим успехом, которому мы все завидуем.

— Может быть, и так, но в моем случае все было иначе, — запротестовала Джейн. — Меня на эту вершину вознесли. А ты хочешь ворваться на нее сам. Прошу тебя, учти, точки опоры очень уж ненадежны. Можно и поскользнуться… и тогда костей не соберешь.

Он беззаботно пожал плечами, и она поняла, что абсолютно бесполезно пытаться пробить толстую броню его самодовольства. Ощупью, часто учась на собственных ошибках, Джейн за время своего краткого замужества кое-что поняла в своем супруге. И теперь она была твердо уверена, что, как бы сам король ни унижал достоинство своей дочери, он не позволит делать это никому другому, ибо они оба все-таки были Тюдорами. И если какой-нибудь мужчина позволит себе бросить на Марию дерзкий взгляд, его ждет суровое наказание, пусть он даже занимает привилегированное положение брата королевы. К тому же в мозгу Генриха постоянно обитала мысль о том, что вопрос об очередности престолонаследия мог опять стать открытым, стоило Марии выйти замуж, и это еще больше распаляло его.

Томас стоял у окна, на фоне которого отчетливо вырисовывалась его великолепная фигура. Лучи заката пробивались через мелкие стекла свинцового переплета, окрашивая его обычно каштановые волосы в медный цвет. Джейн вдруг охватило чувство настоятельной необходимости что-то немедленно предпринять, как будто приподнялся уголок покрывала, скрывающего будущее, и из-под него выглянуло мрачное предупреждение о чем-то нехорошем, что ждет впереди. Она заговорила с мольбой в голосе, как многие годы назад, когда она умоляла маленького Томаса отказаться от какой-нибудь безрассудной затеи, неизбежно сулившей ему ничего, кроме неприятностей и наказаний:

— Маргарет Дуглас ни больше ни меньше, как племянница короля. Но, когда Томас Говард по глупости связал себя с нею брачным контрактом, он очутился в тюрьме. — Голос ее упал до шепота: — И я слышала, что ему никогда не выйти оттуда живым.

— Или мертвым, — беззаботно улыбнулся Томас. Он запустил пальцы в маленькую, только начавшую отрастать бороду. — Говард растяпа, как и все его семейство. Так что не пытайся запугать меня его примером. Твой брат не так безголов, как он.

— Тогда зачем подвергать себя опасности, стремясь получить невозможное, когда вокруг так много легкой добычи, которая без труда и без всякого риска может стать твоею?

— «Без риска» пусть останется седобородым старикам, греющим дряблые кости у огня, — усмехнулся он. — Я буду искать такой жизни, когда руки скрючит паралич. — Он с чувством превосходства потрепал ее по плечу. — Джейн, займись собой и думай лучше о тех прекрасных племянниках, которых ты подаришь мне. Их дядя вполне способен сохранить на плечах свою голову.

Джейн неотрывно смотрела ему вслед, когда он уходил, чувствуя, что ее страхи за него отошли на второй план, уступив место возмущению. Видишь ли, подавай ему прекрасных племянников! Она тяжело пересекла комнату и взяла в руки металлическое зеркало. В нем отразилось осунувшееся, больное лицо. Беременность трудно давалась ей, но до сих пор она воспринимала непрекращающуюся тошноту и полную потерю сил как неизбежное зло, ждущее любую будущую мать. Теперь же в ней вспыхнул маленький, пока еще слабый, огонек несогласия с этой невыносимой жизнью. От нее ждут, что она будет подвергаться этой бесконечной пытке год за годом без перерыва, без отдыха, пока все детские комнаты в королевском дворце не будут заполнены до отказа.

Но если бы воспроизведение потомства выпало на долю мужчины, то все колыбели мира были бы пустыми! Ужаснувшись тому, что ей в голову могла прийти такая ужасная мысль, Джейн обратила взгляд на кучу детских вещей, искусно вышитых Марией. Через несколько недель на свет появится их владелец, но, как ни странно, мысли об этом событии вызвали в королеве один из тягостных приступов меланхолии, которые были незнакомы просто Джейн Сеймур. Ее сын будет принадлежать к тому поколению, которое никогда не увидит монаха, одетого в сутану с капюшоном, или толпу пилигримов, бредущих к каким-то святым местам. Он будет жить в странном новом мире, так отличном от того, каким он был во времена детства его матери.

Церковник тогда занимал в нем возвышенное, обеспеченное положение, которому все завидовали. Святой папа римский был недоступной, но всемогущей фигурой. Колокола аббатств и монастырей беззаботно звонили по всей Англии. Теперь их голоса замирали один за другим. Скоро не останется ни одного, чтобы призвать человека к поклонению Господу. Прекрасные здания, бывшие их неотъемлемой частью, стояли сейчас в запустении — со многих сорвали крыши, которыми поживились жадные до дорогого в этих краях свинца грабители, — смотря в открытое небо как немое свидетельство человеческой алчности.

Несмотря на теплый день руки Джейн покрылись гусиной кожей. Конечно же, Господь не допустит, чтобы такое святотатство осталось безнаказанным. Он пошлет страшное отмщение, и что, если оно падет на нее и ее беззащитное дитя? Ибо всегда невиновные наказывались наряду с истинно виноватыми. Еще одним доказательством этому стали события на севере, где сейчас в окончательной предсмертной агонии пребывало движение пилигримов. Их вдовы, сестры, родители и дети, потеряв в этом восстании своих кормильцев, остались без крыши над головой и были обречены на жалкое прозябание.

Но проходившие странники рассказывали, что эти же самые люди под покровом ночи прокрадывались к виселицам, чтобы снять с них тела дорогих им людей, чтобы их останки не стали кормом для стервятников и чтобы их можно было предать земле в каком-нибудь потайном месте. При этом они рисковали получить суровое наказание за добровольно взваленное ими на себя проявление любви и заботы. Представив себе это ужасное зрелище, Джейн с симпатией к ним плотно сжала губы. Смутные страхи сгустились у нее над головой, и она тихо заплакала, находя утешение в слезах, которые никогда, никогда король не должен увидеть.