Владимир Малик - Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Вот ветры Стрибожьи внуки,
веют с моря стрелами
на храбрые полки Игоря…
Земля гудит!
Реки мутно текут!
Пыль поля покрывает!
Стяги глаголят -
половцы идут!
От Дона
и от моря,
и со всех сторон
Русские полки обступили…
Дети бесовы
криком поля перегородили,
а храбрые русичи
перегородили червлёными щитами!

Были века Трояновы,
минули годы Ярославовы,
были походы Олеговы,
Олега Святославича.
Тот Олег мечом крамолу ковал
и стрелы по земле рассевал.
Вступал в золотое стремя
в городе Тмуторокане,
а тот звон слышал
давний великий Ярослав,
а Владимир, сын Всеволода,
каждое утро проушины ворот
закладывал в Чернигове.
Бориса же Вячеславича
похвальба на суд привела
и на Канине-реке
зелёным покрывалом накрыла
за обиду Олегову,
храброго и молодого князя.
С подобной Каялы
Святополк повелел отца своего
привезти между вергерскими иноходцами
ко Святой Софии Киевской…

На седьмом веке Трояна
кинул Всеслав жребий
о девице ему милой.
Он исхитрился на конях
проскочить в город Киев
и стружием копья лишь коснуться
золотого стола киевского.
От киевлян сбежал лютым зверем
в полночь из Белгорода
и скрылся в синей мгле.
А утром боевыми секирами
расшиб славу Ярослава,
скакнул волком до Немиги
из Дудуток.

На Немиге стелют головы
как снопы,
молотят цепами булатными,
на току жизнь кладут,
веют душу от тела.
Немиги кровавые берега
не добром засеяны -
засеяны костьми русских сынов…

Всеслав-князь людям суд судил,
князьям города рядил,
а сам в ночи рыскал:
из Киева добегал до стен Тмутороканя,
великому Хорсу путь перебегал.
Ему в Полоцке
позвонять к заутрене рано
в Святой Софии в колокола,
а он в Киеве звон этот слышал.
Хоть и вещую имел душу
в храбром теле,
но часто от кед страдал.
Ему вещий Боян
давно ещё, разумный,
припевку придумал:
«Ни хитрому,
ни вещему,
ни ворону вещему
суда божьего не миновать!»
То выло в те рати и те походы,
а такой рати, как ныне,
и не слыхано!

От рассвета
до вечера,
от вечера до рассвета
летят стрелы калёные,
гремят сабли о шеломы,
трещат копья железные
во том поле незнаемом
среди земли половецкой…
Черна земля
под копытами
костьми
была засеяна,
а кровью полита…
Горем взошли они по русской земле!

Яр-тур Всеволод!
Стоишь ты впереди дружины,
прыщешь на врагов стрелами,
гремишь о шеломы
мечами харалужными!
Куда ты, тур, поскачешь,
своим золотым шеломом посвечивая,
там летят неверные головы
половецкие!
Посечены саблями калёными
шеломы аварские
тобою, яр-тур Всеволод!
Что ему раны, дорогие братья,
если забыл он и почести, и богатство,
и города Чернигова отчий золотой стол,
и своей милой жены, красной Глебовны,
свычаи да обычаи!

Что мне шумит,
что мне звенит
вдали -
рано пред зорями?
Игорь полки заворачивает,-
ибо жаль ему милого брата Всеволода.
Бились день,
бились другой,
а на третий день,
к полудню, пали стяги Игоревы…
Тут братья разлучились
на берегу выстрой Каялы,
тут кровавого вина н6достало,
тут пир окончили храбрые русичи -
сватов напоили
а сами полегли
за землю Русскую…
Никнет трава от жалости,
а дерево с грустью к земле приклонилось.

Темно стало на третий день:
два солнца померкли,
оба багряных столпа погасли
и с ними два молодых месяца -
Олег и Святослав -
тьмою заволоклись
и в море погрузились,
вызвав великую радость
среди хиновцев.

На реке на Каяле тьма свет закрыла:
по Русской земле поскакали половцы,
как выводок гепардов.
Уже пал позор на славу,
уже ударило насилье на свободу,
уже спрыгнул див на землю…
И готские красные девы
запели на берегу синего моря:
позванивая русским золотом,
воспевают время Бусово,
восхваляют месть за Шарукана.

А нам, дружина, не до радостей!
Ибо уже, братья, невесёлое время настало,
уже ковыль-трава погибших прикрыла…
Встала обида в войсках Даждьбожего внука,
вступила девою на землю Троянову,
всплеснула лебедиными крыльями
на синем море, у Дона, -
этим плеском прогнала добрые времена.

О, далеко залетел сокол,
птиц побивая, — к морю!
А Игорева храброго полка
не воскресить!

И воскликнули после его гибели
Карна и Жля -
и поскакали по русской земле,
смерть людям неся в пламенном роге.
Жёны русские зарыдали, приговаривая:
«Уже нам своих любимых
ни мыслью смыслить,
ни думой сдумать,
ни глазами увидеть,
а злата и серебра
и совсем не иметь!»

Вот в Римове кричат люди
под саблями половецкими,
а Владимир — под ранами…
Печаль и горе сыну Глебову!

И застонал, братья, Киев от тоски,
а Чернигов — от напастей.
Горе разлилось по Русской земле,
печаль великая течёт
по земле русской…

А князья сами на себя
крамолу ковали.
А поганые с победами набегали
на землю русскую,
брали дань — по белке от двора…
Ибо те два храбрых Святославича -
Игорь да Всеволод -
уже неприязнь разбудили раздором,
которую усыпил было отец их -
Святослав грозный великий Киевский -
силой:
прибил своими могучими полками
и харалужными мечами,
наступил на землю Половецкую,
притоптал холмы и овраги,
взмутил реки и озера,
иссушил потоки и болота,
а поганого Кобяка из лукоморья,
из железных великих полков половецких,
как вихрь, исторг!
И пал Кобяк в городе Киеве,
в гриднице Святослава…
Тут немцы и венецианцы,
греки и чехи поют славу Святославу,
укоряют князя Игоря,
потопившего богатство на дне Каялы,
реки половецкой,
русского золота туда насыпав.
Тут Игорь-князь пересел из седла золотого
в седло рабское…
Приуныли городские заборола,
и веселие исчезло.

А Святослав тревожный сон увидел
в Киеве на горах.
«Этой ночью с вечера одевали меня, -
говорит, -
чёрным покрывалом на кровати тисовой,
черпали мне синее вино,
с ядом смешанное,
сыпали мне пустыми колчанами
неверных иноземцев
крупный жемчуг на грудь
и нежили меня…
И потолок уже без кнеса
в моем тереме златоверхом…
Всю ночь с вечера
серые вороны граяли и у Плесеньска,
на Оболони,
где пуща Киевская,
и несли меня к синему морю…»

И молвили бояре князю:
«Уже, князь, печаль ум полонила:
это ведь два сокола слетели
с отчего стола золотого,
чтобы поискать града Тмутороканя
либо испить шеломом Дона.
уже соколам крыльца подрезали
саблями поганых,
а самих опутали
путами железными…
Уже, князь, Игорю померк свет солнца
и дерево не к добру листву обронило:
по Роси и по Суле
половцы города поделили…
А Игорева храброго полка
не воскресить!
Дон тебя, князь, кличет
и зовёт князей — на поведу!
Ольговичи же, храбрые князья,
уже отвоевались…»