Борис Поляков - Кола

– Вот из этого и сообразить, сколько пушек потребуется.

— На мысу Туломы и Колы, близ соляного магазина, – Герасимов загибал пальцы, – два орудия, не менее. На оконечности Монастырского острова – там проход по губе тесен – не мене двух орудий. Два на Дровяном мысу. И два на Елове. Не мене восьми. Тогда город под защитой будет. Вон на каком расстоянии вред нанести можно.

Шешелов эти места и сам знал. Не только из пушек, из ружей на неприятеля можно смертельно действовать. Укрепления для прислуги лишь построить. Да к ним бы егерей-стрелков роту да лопарей бы с хорошими ружьями.

Словно вторя мыслям его, благочинный сказал:

— Вам начальственное предписание из губернии получить бы. Тогда и лопарей по уезду можно собрать для защиты города.

— Не даст губернатор мне предписания.

– Почему? У города такое положение.

– Ему ведомо, почему я из армии ушел. Он не может терпеть меня.

– А ушли почему?

Стыдно и горько было сознаться про петрашевцев. А соврать старикам не мог. Отвел глаза в сторону, попросил:

– Как-нибудь не сейчас. Есть грех на душе. Но я всю жизнь ищу случая искупить его. – И подумал: «Случай, кажется, предстоит. Считаю себя в государстве деятелем. Есть время еще исправить».

– Тогда вот что, – строго сказал благочинный, – в Архангельск, считаю, писать таким тоном следует: попочтительнее, голову клонить ниже. Просьбы так должны быть изложены, чтобы не голову, только спину согнутую видно было. Это любят в губернии. – И понял, наверно, что у Шешелова на душе, добавил мягче: – Ничего не поделаешь. От того, как сумеете губернатору вы потрафить, зависит, может, жизнь города. Считайте, что все коляне об этом просят. Письмо не родному отцу пойдет – губернатору. А он англичанин. Не стоит этого забывать...

– Надобно написать, – вступил Герасимов, – что городу угрожает опасность и со стороны соседних иностранцев, и от врагов, с которыми Россия сейчас в войне.

– Наверно, – возразил благочинный, – если в мирное время легко отдали землю Борисоглебскую, то сейчас, когда у царя хлопот и забот полон рот, ему не до кольской окраины. Нам о себе получше подумать надо.

– Как же тогда? – не понял Шешелов.

– Хитрее. Простота, она – помните? – воровства хуже. А я вот так мыслю. Написать, что действительно угрожает опасность. Но оттенок такой: если Колу возьмут враги, а взять ее легко можно, то сразу же это распространится эхом победы по всей Европе. Тогда мы письмом своим покажем значение Колы в войне, которую ведет Русское государство. А против царя губернатор идти не сможет.

Шешелов понял, кивнул.

– А с соседями? Это ведь только слухи.

– Так и писать. Слухи, дескать, такие есть. Замалчивать это грех. Быстрее воинскую силу послать могут.

– Тут хорошо бы успеть до ухода людей на Мурман, – добавил Герасимов.

Дверь открылась. Дарья принесла свечи.

– Ждет учитель-то, батюшко Иван Алексеич.

– Ого! – сказал благочинный и встал. – Не заметили, как стемнело. Пойдем мы. Не стоит исправнику пищу давать для жалоб. У него и так забот теперь прибавится:, только знай гляди, слушай да доноси.

Шешелов не удерживал их. Пошутил горько:

– Вот я скоро сам начну на него доносы строчить. Враз испугается.

– Ну-ну, – поощрительно засмеялся Герасимов.

– Все будто обговорили мы? – спросил благочинный.

– Все.

— Ну, храни вас господь!

Было еще светло. На площади собирались поморы. Шумели, топтали снег. Похоже как инвалидные. Наверное, городничий там. Сулль постоял, посмотрел. Во рту неприятно было от затхлого воздуха арестантской. Достал табак, трубку, закурил, затянулся. Что ж, камень пущен с горы, и обратного пути нет. Коляне с ружьями собираются. А кто за это рассудит его с одноземцами? Он уехал сюда не таясь, чтобы они знали: мир с соседями – это серьезно, грабежа будут ждать. Если не совесть, пусть страх удержит: коляне многих положат мертвыми. Но как, кому доказать, что не Сулль при этом теряет доброе имя? Он сюда не ради колян приехал. И своим он не проповедник, не святой угодник. Он промышленник. Его призвание – делать товар, деньги. Но деньги должны быть честными. И, как мог, он старался внушить: грабить пойдут не Тор, не Сулль. Грабить пойдут норвеги! А это не только у русских из памяти не стереть. В морях разойдется дурная слава.

Сулль засунул руки в карманы, покуривая, медленно пошел прочь. С городничим он говорить не будет. О чем еще? Все сказано. Обратного пути нет. С ружьями вон хлопочут. Готовятся к встрече. И это не шутки. За Андрея разве замолвить? Но это не Суллю, Никите просить надо Герасимова.

К Лоушкиным пришел усталый. Не хотелось ехать домой, не хотелось оставаться в Коле. Прошедшее казалось лишенным смысла. Два года в Коле, и много добыто. Есть товар. Будут самые честные деньги. Но всегда в конце не везет. И теперь вот сунулся в эту кашу...

Сулль что-то ел за обедом, выпил со всеми водки одну и вторую рюмку. За столом говорили о пустяках. Будто не знали, куда Сулль едет. Он не прислушивался. На вопросы, однако, отвечал по привычке вежливо, с уважением.

После обеда Нюшка внесла самовар, подала к блинам семгу, грибы соленые – разную снедь, коровье масло. Анна Васильевна спросила его:

– Сулль Иваныч, а что ты нам не расскажешь, как тебя городничий встретил? В Коле говорят – нелюдимый он, чванный будто?

«Нет, – думал Сулль, – городничий ничего барин. Очень даже неплохой. Понимает все сразу».

– Нет, – улыбнулся Анне Васильевне. – Хорошо встретил.

– Подарок Суллю Иванычу хотел сделать, – сказал Афанасий.

– На-ко ты!

– А Сулль Иваныч не взял. Спасибо, говорит.

– Почему такой гордый?

Пистолеты были чудесные. Городничий, конечно, дорожил ими. Щедрый подарок. Но не мог Сулль его принять.

– Опасный подарок.

– Он сам вас водил к Андрею нашему? – спросила Нюшка.

Похоже, она нарочно произнесла – «нашему», Будто хотела сказать: так в доме все думают. Сулль поднял на нее глаза, и она, наверно, сама почувствовала, как краска к лицу прихлынула. Но взгляда не отвела.

– Так, – сказал Сулль ей. – Сам водил.

– И ты видел его, нашего парня? – Анна Васильевна тоже сказала – «нашего».

«Хочет исправить оплошность Нюшину?» И перевел взгляд к ней, стараясь понять.

– Так, видел.

– И как он, сердешный, там?

Сулль слышал, как Андрей заколотил кулаками в дверь, закричал глухо оттуда: «Все хорошо будет, Сулль Иваныч! Все хорошо!» (Сулль еще замедлил шаг, не вернуться ли, не ответить ли: да, да, мол, будет! Но Сулль не мог вернуться.)

Сказал Анне Васильевне равнодушно:

– Ничего. Маленько худой стал.

– А мои, – Анна Васильевна на застолье кивнула, – никто не верит, что он повинен. И я сумлеваюсь.

– Я тоже не верь. Я видел. Он не есть вор.