Урсула Кох - Розы в снегу

«Agnus» — агнец.

Катарина усилием воли взяла себя в руки. Надо быть примерной ученицей и забыть о том, какая это радость — гладить мягкую шерстку ягненка, ощущать прикосновение его влажных нежных губ.

«Agnus Dei», но если Иисус сам был агнцем, почему нельзя любить ягнят там, на лугу? И старого пастуха. Пригонит ли он нынче своих овец? Его борода наверняка стала еще длиннее. А шляпа у него — дыра на дыре. Никуда не годится такая шляпа, особенно в дождь.

— Катарина, где это ты весь день витаешь? — сестра Гертруда озабоченно глянула на тетрадный лист, усеянный чернильными пятнами: — Нельзя ли писать старательней? Ты насажала целое овечье стадо клякс!

Очень кстати прозвенел звонок на молитву. Он избавил девочку от необходимости отвечать.

Под церковным сводом, меж уносящимися в небо колоннами, тесной группкой стояли девочки в серых передничках и слушали, как монахини на хорах высокими голосами славили Господа.

Катарина, понимавшая во всех этих латинских песнопениях лишь отдельные слова, с нетерпением ждала, когда прозвонит Ангелус-колокол.

«Lauda, anima mea, dominum:

Laudabo dominum in vita mea…»

«Славь, душа моя, Господа,

Славлю Господа в жизни моей…»

Наконец удар колокола возвестил о нисшествии ангела Господнего к Деве Марии.

«Ave Maria, gratia plena…»

С губ Катарины еле слышно слетело: «Привет тебе, Мария…»

Эти слова она уже могла повторять за монахинями, скрытыми за решеткой хора. Катарина мысленно нарисовала такую картину: небеса начинаются там. На светящихся облаках восседают монахини, вокруг их голов — золотой ореол. Она представила себе сестру Гертруду — с закрытыми глазами, вытянувшую губы, всю отдавшуюся пению. Но невольно вообразила и сестру Аделаиду, жестоко избившую вчера маленькую Маргарете. А ведь та не была непослушной, она просто ковыряла в носу… Катарина забыла об облаках и со страхом глянула на свои пальцы. Хоть бы с ней этого не случилось! Сестра Аделаида била палкой по пальцам — и больно было не только пальцам. Сердце надрывалось от этих ударов, и Маргарете вчера еще долго плакала.

Голос Ангелус-колокола отвлек Катарину от невеселых мыслей.

Нет, такой доброты и сияния, как там, на небесах, наверное, пока и не может быть в хоре монахинь. Она вздохнула.

Взгляд девочки блуждал по полутемной церкви — от одной колонны к другой. Они были серыми, гладкими, без резьбы и лепнины. Эльза, стоявшая рядом с Катариной, толкнула ее в бок и шепнула: «Слышала? Это наверняка сестра Элизабет фальшивит».

Дрожащий голос возвысился над гудением хора и оборвался. Эхо отразилось и смолкло под церковными сводами, канторша [4] Руководительница хора, регент. начала сначала.

Глаза Катарины устремились на одну из колонн. С этой минуты хора для девочки больше не существовало. Луч солнца упал на стоявшее в южном углу церкви изваяние Мадонны.

Эту статую несколько недель назад подарил монастырю один благочестивый друг обители.

На голове у Марии — корона, под короной — покрывало, почти полностью скрывающее фигуру женщины. Дитя, сидящее на руках матери, слегка от нее отстранилось и протянуло ручки вперед, в церковный полумрак. Младенец улыбался — казалось, он радуется, в то время как его мать печально и спокойно смотрела в сторону, на алтарь, скрытый решеткой хора. Катарина пытливо вглядывалась в лицо Пресвятой Девы, освещенное скупыми солнечными лучами. Оно было круглым, пропорциональным и самым красивым из всех доселе виденных ею лиц. Однако на губах Пречистой словно бы застыл скорбный вздох.

Голова статуи была чуть опущена, точно ее клонило книзу какое-то бремя. Меж тем стан Богоматери был прям. Значит, не вес ребенка давил на Мадонну. Это была другая тяжесть.

Длинные волосы Пресвятой Девы свободно ниспадали на ее одеяние. Воспитанницам монастыря не дозволялось выставлять напоказ красоту своих волос. Под платком или вуалью прятала каждая женщина то, что, быть может, понравилось бы мужчине. А Мария не прятала. Дал ли ей на это позволение Господь? Она ведь желала только Ему нравиться.

Катарина вздрогнула. Торжественное «Аминь» проплыло и рассеялось меж колонн. Самые нетерпеливые девочки уже сгрудились у бокового портала, спеша пройти в трапезную — там в больших котлах дымился суп. Толпа увлекла Катарину за собой. Выходя, она еще раз оглянулась: может быть, Пресвятая Дева шевельнется? Может, даст знак маленькой Катарине?

Но фигура Мадонны уже скрылась в тени.

Перед вечерней молитвой Катарина первая проскользнула в церковь. С бьющимся сердцем приблизилась она к колонне и, привстав на цыпочки, заглянула Богоматери в лицо. Свет, льющийся из окна западного портала, освещал глаза Девы Марии. Катарина силилась вспомнить слова, которые заранее заготовила, а сейчас позабыла. Но в памяти всплыло только «Мать» и еще:

«Мати, как ты прекрасна.

Возьми Дитя свое, прекрасная Мати!

Радуйся Ему всегда, ты — лилия, ты — роза».

Катарина в молитвенном жесте подняла руки и попыталась прочесть ответ на каменном лице статуи. Внезапно что-то тяжелое опустилось ей на плечо. Девочка вздрогнула.

— Как хорошо, что ты приносишь молитву нашей любимой госпоже! Знаешь ли ты продолжение этого стиха?

Катарина молча покачала головой.

«Да взлелеет твоя целомудренная рука

Тело Новорожденного.

Напитай Его из своей груди.

Он нуждается в тебе в земной жизни своей».

Сестра Аделаида улыбнулась Катарине и скрылась на хорах.

— «Он нуждается в тебе в земной жизни Своей», — прошептала девочка, а затем повторила эти слова еще раз — уверенно и громко. И в это самое мгновение маленькой школьнице почудилось, что владычица ей улыбнулась.

За спиной Катерины распахнулась дверь. В церковь со щебетом впорхнули питомицы монастыря. На хорах зашуршали платья монахинь. Началась вечерня.

— Катарина! Катарина! У кошки — котята! — Эльза и Маргарете вихрем промчались по огороду, схватили подружку за передник и потянули за собой через монастырский двор.

В дальнем углу хлева сидела пятнистая черно-белая кошка. Когда подруги приблизились, она тревожно замяукала. Сев на корточки перед кошкой-матерью, девочки попытались ее успокоить. Но их громкие голоса еще больше испугали животное.

— Да замолчите вы! — прикрикнула Эльза на подружек.

Девочки затихли, ожидая, когда кошка займется своим голым слепым выводком.

— Какие маленькие!

— Их пока нельзя трогать!

— Как мы их назовем?

— Ну, сделали открытие? — раздался за спиной девочек смех молодого монастырского работника Йорга. В руке него был мешок.

— А теперь посторонитесь, мне надо их забрать.

— Забрать? Куда?