Урсула Кох - Розы в снегу

Сестра Аделаида надзирала за девочками. После ужина она подозвала Катарину.

— Пойдем-ка в пошивочную за новой одеждой.

Пока монахиня подбирала ей платье, девочка недоуменно оглядела себя с ног до головы и наконец спросила:

— Для чего оно мне? Старое-то я не порвала?

Сестра Аделаида метнула на воспитанницу подозрительный взгляд:

— Не порвала, просто оно тебе уже мало. И смотри, не испачкай постель. Вот тебе несколько чистых тряпок, подложи под себя. Если замараешь, постирай…

Катарина взяла тряпки и показала их Эльзе:

— Объясни, зачем мне класть поверх простыни тряпки?

— Чтобы постель не испачкать.

— Я же не ребенок, постель не пачкаю.

— С женщинами это тоже происходит, — ответила Эльза.

Вечером, раздевшись в темноте и аккуратно сложив рядом с кроватью новое платье и передник, Катарина ощупала себя и испугалась: она округлилась.

— Эльза…

— Что?

— Эльза, ты тоже потолстела?

— С чего это ты взяла?

— Ну я хочу сказать — грудь стала больше?

— Конечно, это приходит с возрастом.

— Но только у женщин?

— Да, только у женщин.

Эльза громко зевнула и повернулась на другой бок. Катарина в замешательстве уставилась в темноту. Она подумала о Деве Марии и тут внезапно вспомнила одно изображение Пречистой — там, дома, в деревенской церкви, рядом с имением отца.

Святое Дитя лежало на руках Матери и пило молоко из ее груди.

Катарина хотела было спросить подружку, пользовалась ли Дева Мария чистыми постельными тряпочками, но Эльза уже мирно посапывала во сне…

Ночью Катарине приснилась Элизабет. Как и Богоматерь, она держала ребенка у груди и выглядела очень счастливой.

Утром, на молитве, девочка украдкой глянула на статую Мадонны, но обратиться к Деве Марии с вопросом, мучавшим ее ночью, не осмелилась.

Катарина протянула золотую нить сквозь ткань и приготовилась сделать следующий стежок. Она сидела на скамье рядом с Авэ и Анной и вышивала покров для алтаря. На противоположном конце помещения склонились над простенькой вышивкой сестра Аделаида и младшие девочки.

— Ты уже слышала о сестре Гертруде?

— Что именно?

— Ей запретили вести уроки.

Катарина так и подскочила.

— Почему?

— Такое ей наказание.

— Откуда ты знаешь?

— Работайте молча! — прикрикнула на девочек наставница.

Подружки склонили головы над вышивкой. Однако новые стежки Катарине не давались. Она с завистью смотрела на ловкие руки Авэ, которые двигались быстро и точно. Собственные пальцы казались ей неуклюжими, слишком толстыми для такой тонкой нити. Катарина уронила иглу на колени и посмотрела в окно. Ах, если бы можно было пойти в сад! Но за окном нудно моросил дождь. Капли ударялись о камень подоконника и со звоном разбивались, падая вовнутрь. Промозглый воздух заставлял Катарину зябко ежиться, а ведь на дворе стояло лето — приближалась жатва.

Сестра Аделаида подошла взглянуть на работу старших девочек. Катарина поспешно схватила иголку, сжала губы и взялась за вышивку.

— Слишком длинные стежки, да и промежутки между ними великоваты! Делай стежки поменьше! Конечно, на это тратишь больше времени. У тебя нет терпения, Катарина.

«Если бы светило солнышко, — думала меж тем девочка, — я могла бы пропалывать грядки».

— Это святая работа, — объяснила сестра Аделаида трем старшим воспитанницам. — За нее надо браться с молитвой и псалмами.

«Psalite domino — qui ascendit super caelos caelorum…»

«Пойте псалмы Господу,

К небесам небес восходящему…»

И Анна послушно продолжила:

— …Ad orientem, alleluja….От Него же начало быть. Аллилуйя.

Когда сестра Аделаида вернулась на свое место, Анна спросила:

— Быть может, сестра Гертруда проявила непослушание?..

— Я такого и представить не могу, — прошептала Авэ.

— Псалмы можно петь и громче! — крикнула им сестра Аделаида.

«Ascendit deus in jubilatione…»

«Вознесся Он в славе Своей, при звуке труб и орудий музыкальных…»

— Ей запрещено покидать монастырь и приказано выполнять самую грязную работу.

— Откуда ты все знаешь? — горячо зашептала Катарина.

Анна лишь многозначительно покачала головой.

— Да всякое говорят, — она сжала тонкие губы и добавила с таинственным видом: — В конце концов, это очень строгий орден. Это монастырь сестер-цистерцианок! [7] Сестры-цистерцианки — члены католического монашеского ордена, основанного в 1098 г. монахами-бенедиктинцами. Устав ордена предписывал физический труд, аскетический образ жизни (полный отказ от всего личного, в том числе от земных благ, отрешенность). К началу XIV в. — один из самых богатых и значительных монашеских орденов. Цистерцианки известны как «белые монахини», так как носили белые одеяния (символ чистоты), шитые из неокрашенной шерсти, и черные вуали.

Девочки опять тихонько затянули псалом; Катарина молчала. Она вслушивалась в шум дождя за стеной и с жалостью в сердце думала о сестре Гертруде. Да, те черные монахини из Брены не были такими строгими. Они частенько смеялись, порой даже очень громко. Монастырь их располагался в центре города — не так, как затерявшийся среди полей Мариентрон [8] Монастыри цистерцианок располагались на безлюдных, удаленных от городов землях. .

По утрам монахини открывали ворота монастырской школы, и шумные ватаги детей с близлежащих патрицианских улиц спешили на занятия. Стены школы были забраны деревянными панелями, а на сиденьях лежали подушки. Здесь же… здесь все из камня. Из холодного камня. Рука девочки скользнула по колонне, возле которой она сидела. Над головой — стрельчатый свод, без лепнины и украшений.

— Не это наша родина, — сказала однажды сестра Гертруда, — потому-то отец Бернар [9] Отец Бернар (1090-1153) — выдающийся теолог-мистик, отец церкви, святой. Аббат монастыря в Клерво. Идейный вдохновитель Второго крестового повода. Реформатор монастырской жизни. Считается вторым основателем цистерцианского ордена. Настаивал на том, чтобы церкви были простыми и бедными. и приказал возводить здания из холодного серого камня. — Но на небе вас ждет многоцветие красок… — И лицо монахини озарилось радостью.

Катарина убрала руку с колонны и подняла вышивку с колен.

Сестра Гертруда права. Родина не здесь. Не было родины и у Катарины фон Бора. Катарине назначено ждать, пока Господь откроет ей небеса. А там, там встретит ее мать, с радостью протянет она к дочери руки: «Иди, иди, моя маленькая Катарина, иди ко мне!» Мама, само собой, очень похожа на Деву Марию: у нее такие же густые, свободно падающие на плечи волосы и широкая накидка…

Услышав протяжный вздох Катарины, Авэ тихонько прыснула:

— Недалеко же ты ушла в своей работе, фрейлейн фон Бора!