Владислав Бахревский - Непобежденные

«Здравствуйте, дорогие мама и сестра Капа! Шлю вам свой красноармейский привет. Хочу сообщить вам, что я жив-здоров, сегодня меня выписывают из госпиталя, и я иду опять на передовую освобождать свою родную землю от фашистского ига».

Письмо пришло из Белоруссии. 10 февраля боец Михаил Цурилин погиб.

Победу над Германией добывал и добыл Виктор Апатьев. Все людиновцы воевали в составе 283-й стрелковой дивизии.

Апатьев служил в разведке. Его награды: орден Славы 3-й степени, орден Красной Звезды, медаль «За отвагу». Погиб Ястреб в Порт-Артуре. Известно, что он сбежал из госпиталя на фронт. Добивали японцев. За подвиги в борьбе с оккупантами в Людинове посмертно награжден орденом Красного Знамени. Похоронен на русском кладбище в Порт-Артуре.

Нина Зарецкая, закончив школу в 1946 году, поступила в Тульский пединститут. В 1950-м распределилась в школу города Сельцо Брянской области. Жила с мамой, с Полиной Антоновной.

Нина Викторовна преподавала немецкий язык, разработала свою методику преподавания.

Правительство наградило Зарецкую орденом Трудового Красного Знамени, медалью «Ветеран труда».

Последнюю службу священник Свято-Лазаревского храма отец Викторин Зарецкий служил 18 июля 1944 года.

28 июля соборовался, причащался.

Отошел ко Господу 15 августа в 9 часов 45 минут.

Перед смертью благословил образом Богоматери «Споручница грешных» Полину Антоновну и Нину.

Батюшка – последний в ряду награжденных за работу в людиновском подполье.

А теперь – о постыдном.

Староста Свято-Лазаревского храма Титов, выслуживаясь перед протоиереем Николаем Кольцовым, изгнал вдовую матушку Полину Антоновну и дочь ее Нину сразу же после похорон отца Викторина из дома под колокольней. Мать и дочь до переезда в город Сельцо снимали комнату на улице Володарского.

А как же подвиги?! Спасение батюшкой партизанских семейств от уничтожения?!

Многие из тех, кто знал о тайной деятельности людиновского священника, погибли в боях.

Золотухин за превышение власти – застрелил кого-то – был осужден на десять лет.

Но награды тоже ведь были.

Матушку Полину Антоновну Господь наградил. Замечательной дочерью, внуком, закончившим факультет атомной энергетики МВТУ им. Баумана. Долголетием.

Матушка умерла 19 января 1999 года, в день Святого Богоявления. Ей было 103 года.

Из Магадана до Находки по серебряно-серому Охотскому морю – плавание изумительное, если качка нипочем.

По одному борту – немыслимые просторы земли, по другому – море и Камчатка.

Александр Иванович Петров о просторах имел понятие положительное.

Плаванием по Охотскому морю начиналась новая жизнь. Начиналась санаторием. Пора было обратить внимание на здоровье. Сердце не каменное; сколько пришлось пережить, перетерпеть…

На палубе чувствуешь себя центром Галактики. Над тобой – необъятное небо, под тобой – неукротимая стихия воды, и до всей человеческой дряни уж так далеко, что за себя наконец-то не страшно.

И главная прелесть: глотнул простора, и – в буфет. С холода рюмка водки – нечто! На закуску – крабы, красная икра. Европа с ума бы сошла.

– Митя! – Александр Иванович чуть было стакашек не раздавил. – Ты что же, не узнаёшь?

Хорошая, смущенная улыбка на мордатой физиономии проступила, как из небытия.

– Саша! Горячкин!

Обнялись. Сели. Хватили по стаканчику.

– Живые, – сказал Горячкин. – Не хуже других. Я свое искупил десятью годами… Между прочим, не жалею, что сюда упрятали. Земля – воистину золотая… О тебе ничего не слышно было. Тебя, помню, Бенкендорф в Минск увез…

– На заводе работал, ракетницы выпускали. Мое дело было штатское: углем завод обеспечивать. Осенью сорок четвертого Бенкендорфа направили в Данию, а я повез Магду и ее дочь в город Калиш. Это в Польше. У Бенкендорфа там имение. Магда взяла меня на работу лесником. Места сказочные, но Красная армия – вот она. Пришлось бежать.

– А ты ведь уезжал в Минск всей семьей?

– С мамой, с братом Иваном, с сестрой Валентиной… Мы и в Польшу вместе переехали, и в Германию, в город Торнау-Зюйд на реке Мельде.

– Ничего себе! – удивился Горячкин. – Надо еще выпить. Давай-ка я закажу.

Митька медленно повел глазами по столикам. Не встретить бы знакомых… Горячкин про Петрова ничего не знает и знать не должен.

Выпили.

– Что я тебе скажу! – Горячкин даже голову пригнул. – Шумавцов и его ребята натворили дел вдесятеро, если сравнивать с «Молодой гвардией». Я кино смотрел, книгу читал. Все геройство краснодонцев – в шахту их кинули. А наши!

– «Наши», – усмехнулся Митька. – Не тот разговор ты затеял. Не для буфета.

– Согласен. – Разлил водку. – А я ребятами горжусь. Махнем за героев?

– За героев! – согласился Митька. – Чем дольше о них не знают, тем наша жизнь спокойней.

В Находке Митька слинял от Горячкина. Героями, идиот, гордится!

До Москвы доехал без приключений, получил в Дальстрое путевку на Кавказ, в Дзауджикау.

В адресном бюро узнал, где живет Наталья Васильевна Иванова. После войны мать, Валентина, Иван перебрались в Подмосковье. Но то было десять лет тому назад.

Новый адрес матери опять же подмосковный, но по другой дороге. Станция Востряково.

Дверь открыла мама:

– Митя?

Он стоял с чемоданом. Опустил чемодан. Опустил руки. Опустился на колени.

– Пошли. Накормлю. Я обед сварила.

Еду подала в комнату. Села напротив.

– Мама, у меня настоящие документы. Чистые. За них заплачено семью годами магаданских лагерей.

– За Людиново сидел?

Митька взял ложку.

– Лапша из курицы. Твоя лапша.

Ел, прикрыв глаза.

– Мама, я твою лапшу помню, когда жили в Бутчино, на мельнице.

Коснулась рукою головы сына:

– Матерый стал мужик… За Людиново сидел?

– Нет, мама. Проводником работал. В Тбилиси. Грузины воровать научили. Возили шампанское. Полагается процент «боя». Этот «бой» – продавали. Меня пристегнули к делу, дали пятнадцать лет.

– А полицаям дают десять.

– Не таким, как я! – судорожно вздохнулось. – Семь лет отсидел. Зачли. Был передовиком. На свободе закончил курсы. Я – шофер третьего класса, бульдозерист. Мама, у меня жена. Еще не расписались… Хочу в Москве завербоваться на Дальстрой. Это совсем другие деньги. Вернусь в Усть-Неру, к жене, деньжат заработаем, а потом уж – в Россию, где потеплей. К Якутии привык, жить можно.

– Ты в Усть-Нере и сидел?

– Заканчивал срок. Сначала меня упекли в Сольвычегодск, потом – в Нижнюю Туру, на Урал. А Якутия оказалась то что надо.

Мать смотрела, как сын обедает.

– Будто отец за столом… Одну ночь можешь побыть. В Нахабино к нам энкавэдэшник приезжал. Тебя ищут. Я от греха поменяла жилье. – Глаза заблестели вдруг. – У жены-то внучка моего не оставил? Как зовут жену?