Юрий Татаринов - Юрова гора

О нем вспомнили тогда, когда затих стук копыт последнего отряда татарской конницы. Был спешно опущен мост. Почуяв свободу, люди, не желая долее задерживаться на опостылевшем дворе, устремились вон из замка. Но у ворот их задержал пан Кунцевич.

— Люди! — подняв руки, крикнул наместник. — Остановитесь! Городской совет принял решение, что сначала из замка выйдет пан Богинец с дружиной. Следует удостовериться в том, что враг действительно ушел. Может быть, это ловушка! Не будем радоваться прежде времени. Наша свобода, если действительно пришел ее час, досталась нам слишком дорогой ценой.

Пережив столько потрясений, осажденные стали дисциплинированней и осторожней. Рассудительность наместника остановила их...

Оседлали лошадей. Дружину разделили на два отряда. Одному отряду дали указание добраться до горы и привезти несчастного пленника.

Когда дружинники выехали, люди пали на колени и начали молиться. Слишком велико было их желание вернуться в свои дома, слишком исстрадались их души. Запричитали иудеи; затянули унылую песню католики; забубнили молитвы сородичи Кубы! На разных языках у разных богов люди просили одного и того же: мира и здоровья своим ближним. При этом каждый не забывал упомянуть сына старосты. Мальчик уже представлялся горожанам героем. Люди молились и поглядывали на Перун-гору — туда, куда в это время поднимались дружинники. Еще никто не знал, жив несчастный или нет...

Пан Петр и панна Ирия, обнявшись, стояли у ворот в окружении приближенных, вглядывались в ту сторону, откуда должны были привезти пана Юрия. Панночка гладила руку отца и говорила ему что-то ласковое, успокаивала. Пан Петр был неподвижен, как статуя. Ветер трепал его волосы. Руки его были холодны, а взгляд выражал презрение. Бедняга зашевелился только тогда, когда узрел шагом возвращавшихся дружинников...

Молодого пана несли шестеро. Несли на плечах, ногами вперед. Седьмой поддерживал его голову. Воины шли медленно, с понурыми лицами. Стоило пану Петру увидеть процессию, как он все понял... Боль и обида вдруг начали душить его. Особенно мучительно ему было видеть голову мальчика. Безжизненная, а потому непослушная, она порой вырывалась из рук неудачливого носильщика и начинала мотаться. Ее подхватывал кто-то другой, поднимал за рыжие волосы... и опять ронял.

Это шествие не оставляло надежды. Толпа, множившаяся за спиной старосты, притихла.

Дружинники пересекли предзамковую площадь и опустили тело на траву. Пан Петр, увидев лицо сына вблизи, пал на колени и безголосо зарыдал. Маленькая Ирия, прячась за его спину, вытаращила глаза. Кажется, она была последней, кто не верил в то, что ее братик мертв. Ей хотелось успокоить отца — но уверенность толпы, источаемая сначала молчанием, а потом и громкими воплями, отняла у нее силы...

Тело перенесли на замковый двор и положили на высокое место, застланное белым сукном. Кто-то подсунул под голову покойного ярко расшитую подушечку, а кто-то сложил ему руки на груди. Певчие затянули унылую песнь. На выставленных вокруг покойника камнях поставили и зажгли свечи...

Когда начало темнеть, в башенный зал пригласили руководителей общин и членов городского совета. Заседание начали с известия, которое должно было обрадовать. Прибывший в Крево гонец сообщил, что к городу движется большой конный отряд, возглавляемый самим виленским воеводой.

К этому времени осажденные уже свыклись с мыслью, что освобождение не за горами. Поэтому встретили известие без особых эмоций. Мысли их занимало другое... Как только на заседании завели разговор о несчастном пленнике, запоздавший воевода был забыт. Пан Кунцевич, главенствовавший на заседании, сказал:

— Похороним мальчика, как героя. Он принял мучения за всех нас. И умер, чтобы спасти нас. Предлагаю похоронить его на вершине Перун-горы, там, где душа его рассталась с телом.

Предложение одобрили. Настоящему герою, рассудили совещавшиеся, лежать в особой могиле, на виду у всех.

— Господь пожертвовал его жизнью не только ради спасения одноверцев, — добавил ксендз Лаврентий, — но ради спасения всех жителей Крево.

— Ради спасения соотечественников, — уточнил мудрый Фейба.

Матус поддержал его высказывание кивком.

А пан Загорнюк и толстяк пан Рыбский, переглянувшись, сняли со своих поясов по мешочку с золотом и положили их на середину стола.

— На восстановление костела, — объявил пан Рыбский. Надеемся, что новый храм будет просторнее и красивее...

Рано утром в Крево вошли воины пана воеводы. На площади их встретили, как и подобает встречать победителей — цветами и возгласами благодарности. Виленский воевода был доволен. Он тут же пообещал:

— Накажем наглецов! Воздадим им за кровавые дела! А пленных вернем по домам!..

В тот же день, в полдень, на Перун-горе состоялись похороны. Пана Юрия одели в белые одежды. На пояс ему подвязали дорогую саблю, а в гроб, по старому обычаю, положили сагайдак, арбалет и пару соколов. Чуть ниже, под горой, похоронили Жибинтея и всех, кто с ним погиб, в том числе и несчастного Прокшу. На каждой могиле поставили по высокому деревянному кресту.

Так древняя гора обрела новый вид. Крест на ее вершине стал не только символом событий, произошедших в Крево, но и знаком, вселявшим в каждого, кто обращал на него взор, уверенность и силу. С тех пор так и закрепилось за горой название — Юрова гора...

Минск, 1995, 1998 гг.