Юрий Татаринов - Юрова гора

Слова вестника словно били хлыстом: люди вздрагивали и крестились после каждой его фразы...

— Забыла Литва, как умеет воевать, — с отчаянием продолжал гонец. — Людей, как овец, вяжут. Соберут сотню — и в Крым...

— Чего бояться, коль их немного! — не выдержал, воскликнул пан Загорнюк. — Выставим по горкам дружину и будем ждать!

— Они появятся там, где их не ждут, — уверенно ответил прибывший. — Ваши люди будут смотреть в сторону, когда татары вскочат им на спины. Это оборотни! Их можно одолеть только сообща! Они боятся больших отрядов! В Сморгони не объединились — и результат: в первый же день там перерезали половину населения!

Медвежьего склада, плечистый и сутуловатый, с глазами навыкате, сотник, человек крайне недоверчивый, скептик и упрямец, вдруг уверенно заявил:

— Нечего бояться каких-то дикарей! Мы имеем обученную дружину! Организуем охрану по всем дорогам!

Толстяк Рыбский, угадав в словах сотника легкомыслие хвастуна, тут же возразил:

— Преувеличиваете, пан Богинец, — сказал он. При этом ноздри его большого, картошкой, носа расширились и задрожали. — Ваши дружинники — дети! Иным нет еще и шестнадцати! Вот хотя бы сын его милости — тоже служит у вас... А вы раздайте оружие тем, у кого семьи, дети! Вот кто сумеет постоять за себя!

Все невольно оглянулись на старосту. Но тот сохранял молчание.

— Вы будете ждать их на дорогах, — между тем продолжал, обращаясь к сотнику, пан Рыбский, — а они придут с другой стороны. Вам же ясно сказали: это оборотни!

Сотник не терпел, когда с ним не соглашались. Привыкший иметь дело с подчиненными большей частью младше его лет на двадцать, он на свои указания всегда слышал один ответ: «Слушаюсь!» А всякое возражение воспринимал не иначе как оскорбление. Вот и теперь, выслушав купца, пан Богинец готов был кинуться на него, как бык на красное. Зло зыркнув на толстяка, он спросил:

— Вы сомневаетесь в моих воинах?

— Они не ваши, — резонно заметил на это пан Рыбский. — Это я отвечаю за их амуницию и обучение. Я один в городе плачу налог, какого достанет для содержания всего вашего бравого гарнизона!

Неизвестно, во что вылилась бы начавшаяся вдруг перепалка, если бы наконец не взял слово староста.

— Считаю неуместным ваш спор, милостивые государи, — тихо, но весомо, с чувством собственного достоинства сказал он.

Стройный, седовласый, тонкой кости, с приятным, женственным лицом, его милость заметно выделялся среди тех, кто окружал его в эти минуты. Лоск аристократа чувствовался не только в его дорогой, изысканной одежде и в его внешности, но и в движениях, мимике, интонации голоса. Сразу угадывалось, что это человек столичный, из высшего общества. Так оно и было. С детства его милость воспитывался при королевском дворе. Он и великий князь Александр когда-то вместе учились и дружили. С возрастом дружба окрепла. И даже теперь, когда Александр стал королем, отношения их сохранились. Пан Петр готов был жизнь отдать за короля. В свою очередь, его величество как мог помогал другу. Одно из таких проявлений дружбы и вылилось в подарок в виде места кревского старосты...

Стоило вступить в разговор его милости, как дискутирующие притихли, уставились себе под ноги, как дети, на которых цыкнул родитель.

— Уж коль Господь послал нам испытание, — продолжал пан Петр, — следует забыть о личных амбициях и упрямстве. Подумайте о детях своих и женах! Подумайте о родителях! Наша обязанность — защитить их, защитить каждого горожанина, будь то слуга или хозяин имения. А для этого нужен прежде всего мир друг с другом! — пан Петр откинул за плечи седые кудри, посмотрел в глаза каждому из собравшихся. Он как бы желал удостовериться, доходят ли до них его слова. Потом продолжил: — Его величество доверил мне главный пост княжества. Сие означает, что он уверен, что в тяжкую годину я заступлюсь за его собственность, сохраню ее от разграбления, спасу подданных от смерти и плена. И я должен оправдать такое доверие...

Неожиданно он притих. И сейчас же паузой воспользовался старый еврей Фейба. Вращая вылезающими из орбит глазами, он вдруг возопил:

— А как быть нам, евреям? Нас четвертая часть в городе! Мы не держали в руках оружие! Но мы тоже не хотим быть зарезанными ножом дикого татарина! Ваша милость, вы, как никто, лучше других понимаете нужды моего народа. Всегда помогали нам. Помогите и на этот раз! Заступитесь!

— Пан Фейба, не время делиться на касты, — отреагировал на это слезоточие пан Петр. — Для меня все равны. В стенах нашей крепости найдется место всем. Никто не будет обижен. Вот стоит пан Куба, представитель татар города. И он тоже будет с нами. И если надо, поможет нам.

Собравшиеся оглянулись на невысокого человека с черными жиденькими усиками и карими узкими глазками. Круглое, скуластое лицо его хранило выражение откровенной растерянности. Было очевидно, что нагрянувшие события поставили беднягу в неловкое положение.

— Ясновельможные, молю, заклинаю великим Аллахом, — энергично начал татарин, — не сомневайтесь в нас! — его подстегивало желание быть искренним. — Сто лет мы с вами. Мой прапрадед служил Витовту. Мы честные, мирные татары. Здесь наша земля, родина. Мы не собираемся грабить братьев. Эти татары, что пришли из Крыма, только унижают имя Учителя и Отца нашего, это заклятые разбойники, а потому враги наши. Разве Аллах учит убивать, жечь, грабить?.. Нет! Он учит жить в мире! Тот, кто поднимает меч, должен умереть, как собака, без покаяния и могильных камней. Так и будет! От лица татар, проживающих в Крево, говорю вам, что мы выступим на вашей стороне. Наши кони и наши сабли будут служить тем, на чьей стороне правда. И да воссияет месяц мира!

Слова Кубы растрогали собравшихся. Все вдруг заговорили разом:

— Верим тебе, Куба... Наши дети росли вместе... Не сомневаемся, что отвадим дикарей... Вместе мы — непобедимая сила...

Тут опять взял слово пан Петр. Пожав руку татарину, он сказал:

— Благодарю тебя, Куба. Твои слова — как бальзам на раны. Надеемся на тебя и твоих сородичей. Мы одолеем врага, если выступим сообща: шляхта, татары, евреи, люди православные. Вместе это будет могучий кулак.

Пока продолжалось собрание, замковый двор заполнялся людьми. За маститыми купцами и арендаторами пришли гончары, лавочники. Как магнит притягивает железо, так же в эти тревожные минуты горожан притягивал старый замок. Каждый невольно желал найти здесь успокоение, получить надежду на то, что с ним ничего худого не случится. Люди приходили и спрашивали. Назревала минута, когда надо было принять первое решение в этой ситуации. И его милость уже готов был сделать это.

Но тут на дворе неожиданно появился верховой — молодой десятник Жибинтей, тот самый, в дружине которого служил сын старосты пан Юрий. На Жибинтее был блестящий металлический панцирь и такие же подлокотники. Высокие, выше колен, кожаные сапоги его были украшены звездообразными шпорами. Жеребец десятника взбежал на пригорок перед лестницей и, встав на дыбы, заржал...