Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо.Том 1

Антуан почувствовал какое-то необычайное волнение. Когда он клал пачку на место, руки его тряслись. «Ваша святая мать», — неизменно говорил г-н Тибо за столом, когда вспоминал какое-нибудь событие своей жизни, связанное с покойной женой, и при этих словах как-то по-особенному вздыхал и возводил очи к потолку, бросая косвенный взгляд на люстру. Из этого краткого вторжения в никому не ведомую до сих пор сферу он узнал куда больше о молодых годах своих родителей, чем из тех намеков, что слышал от отца в течение двадцати лет.

Второй ящик был забит другими пачками.

Письма от детей. Воспитанники и арестанты .

«Тоже члены его семьи», — подумалось Антуану.

В этой области прошлого он чувствовал себя не столь неловко, но удивлен был, пожалуй, не меньше. Кто бы мог подумать, что г-н Тибо сбережет все письма Антуана, все письма Жака, даже письма Жиз, весьма, правда, немногочисленные, и сохранит их под общей рубрикой: «Письма от детей»?

Наверху пачки лежал листок без даты, неуклюже нацарапанный карандашом, — первое послание дитяти, чьей ручонкой водила рука матери:

«Дорогой папочка, целую тебя и желаю веселых праздников.

Антуан».

На мгновение он умилился этому уцелевшему от предысторических времен памятнику и взялся за следующую папку.

Письма от воспитанников и арестантов особого интереса не представляли.

«Господин председатель!

Нынче вечером нас отправляют на остров Рэ. Не могу покинуть тюрьму, не выразив Вам свою благодарность за все Ваши благодеяния……………..»

«Милостивый государь и благодетель!

Тот, кто пишет Вам это письмо и подписывает его, стал вновь честным человеком и поэтому осмеливается просить Вашей рекомендации; прилагаю при сем письмо моего отца, и, надеюсь, Вы простите эти погрешности против французского языка и стиля… Обе мои дочурки каждый вечер молятся за того, которого называют «папиным крестным»……..»

«Господин председатель!

Вот уже двадцать шесть дней, как я заключен в тюрьму, и очень огорчаюсь, что все эти двадцать шесть дней я видел следователя всего только один раз, хотя представил в письменном виде вполне обоснованные объяснения………»

Засаленный листок с пожелтевшими уже чернилами и надписью «Лагерь Монтравель, Новая Каледония», — кончался следующими каллиграфически выведенными словами:

«…В ожидании лучших дней, прошу Вас благосклонно принять мои заверения в совершенной признательности и почтении.

Ссыльный № 4843».

И опять все эти письма, свидетельства благодарности и доверия, эти руки отверженных, тянувшихся к его отцу, растрогали Антуана.

«Надо бы эти письма показать Жаку», — подумал он.

В самой глубине ящика маленькая папочка без этикетки, а в ней три любительские фотографии с загнутыми от времени уголками. На первой, самой большой, — женщина лет тридцати на фоне горного пейзажа, у опушки сосновой рощицы. И хотя Антуан и так и этак подставлял карточку под свет лампы, лицо этой женщины было ему незнакомо. Впрочем, шляпка с бантами, платье с высоким воротником, буфы на рукавах свидетельствовали об очень давней моде. На втором снимке, поменьше, была изображена та же самая дама уже без шляпки, на сей раз на скамье в сквере, а может быть, в садике перед отелем; а у ног незнакомки под скамейкой сидел в позе сфинкса белый пудель. На третьей карточке был снят без хозяйки один пудель с бантом на голове, он стоял на садовом столе, гордо задрав мордочку. В той же папке хранился еще один конверт, в котором лежал негатив большой фотографии горного пейзажа. Ни имени, ни даты. Если приглядеться повнимательнее к силуэту незнакомки, еще стройной, видно было, что ей уже сорок, а то и больше. Теплый серьезный взгляд, хотя губы тронуты улыбкой: внешность привлекательная, и Антуан, заинтригованный, все смотрел и смотрел на карточку, не решаясь убрать ее в папку. Уж не самовнушение ли это? Ему вдруг почудилось, что где-то, когда-то он, возможно, и встречал эту даму.

В третьем полупустом ящике лежала только одна старая бухгалтерская тетрадь, и Антуан решил было не открывать ее. Старая тетрадь, с вытисненными на сафьяновом переплете инициалами г-на Тибо: но, как оказалось, никакого отношения к бухгалтерии она не имела.

На первой странице Антуан прочел:

«Подарок Люси по случаю первой годовщины нашей свадьбы: 12 февраля 1880 года».

В середине следующей страницы Оскар Тибо написал теми же красными чернилами:

Наброски

о роли родительской власти в истории человечества.

Но заголовок этот был зачеркнут. Очевидно, проект отпал сам собой. «Странное все-таки намерение, — подумал Антуан, — для человека, женатого всего год, когда первый ребенок даже не появился на свет!»

Но когда он перелистал тетрадь, любопытство его снова пробудилось. Лишь немногие страницы остались незаполненными. По менявшемуся почерку видно было, что тетрадь служила хозяину в течение долгих лет. Но это был не дневник, как поначалу решил Антуан и даже в душе надеялся на это: просто отец выписывал различные цитаты, очевидно, по ходу чтения.

Сам выбор этих текстов оказался весьма знаменательным, — и Антуан впился в них испытующим взором.

«Редко что представляет большую опасность, чем привнесение малейших новшеств в установленный порядок» (Платон).

Мудрец (Бюффон {104} 104 Стр. 730. Бюффон Жорж-Луи Леклерк де (1707–1788) — выдающийся французский ученый-естествоиспытатель. ).

«Довольствуясь своим положением, он не желает быть иным, чем был всегда, не желает жить иначе, чем жил: он довольствуется собственным обществом и испытывает лишь слабую потребность в других и т. д.»

Некоторые из этих цитат оказались поистине неожиданными.

«Существуют сердца ожесточившиеся, горькие и огорченные по самой природе своей, и все, что соприкасается с ними, становится равно горьким и жестким» (святой Франциск Сальский {105} 105 Франциск Сальский (1567–1622) — женевский епископ, автор «Введения в благочестивую жизнь». ).

«Мало на свете таких душ, которые любили бы сердечнее, нежнее, преданнее, чем я; и я даже чрезмерен в своем обожании» (святой Франциск Сальский).

«Возможно, молитва затем и дана человеку, чтобы он мог позволить себе ежедневный вопль любви, за который не приходится краснеть».

Этот последний афоризм не имел ссылки и написан был беглым почерком. Антуан заподозрил даже, что автором его является сам отец.

Впрочем, г-н Тибо именно с этого времени приобрел, по-видимому, привычку переслаивать цитаты плодами своих собственных раздумий. И, перелистывая страницы, Антуан, к своему удовольствию, убедился, что тетрадь довольно быстро утратила первоначальное назначение и стала почти целиком собранием личных размышлений Оскара Тибо.