Владимир Меженков - Проклятие Ирода Великого

Бросившись в ноги Ироду, она стала обливать их слезами и прокрывать поцелуями.

– Видит Бог, как я виновата перед тобой, мой царь, как видит Он и то, насколько глубоко и искренне мое раскаяние, – говорила она. – Я ожидала от тебя чего угодно, но только не благодеяния, которым ты одариваешь меня и которым я совершенно подавлена. Если можешь, прости меня и не считай, что я злоумышляла против твоего царского достоинства. Никто, кроме тебя, сделавшего мою дочь царицей, не в силах защитить и облагодетельствовать меня и моих детей так, как это делаешь ты. Еще раз умоляю простить меня, если ты полагаешь, что я, болея всем сердцем за судьбу моих детей, совершила в своих помыслах или поступках что-либо противоправное в отношении тебя.

Многочисленная семья Ирода была тронута слезами и раскаянием благодарной Александры, а Ирод мягко сказал, поднимая ее с колен:

– Ты прощена.

В Иерусалим со всех концов Иудеи съехались лучшие портные и ювелиры и принялись за пошив для юного Аристовула первосвященнических одежд. Александра не отходила от мастеров, придирчиво следя за тем, чтобы они ни на йоту не отступили от Божественных предписаний относительно талеса, содержащихся в Торе [239].

Пока шились одежды для Аристовула, который, помимо сана первосвященника, становился еще, как глава синедриона, верховным судьей Иудеи, Гиркан поинтересовался у Ирода, как он мыслит себе судопроизводством над народом, который все последние годы тем только и занимался, что доказывал свою непокорность. Ирод, в свою очередь, спросил Гиркана:

– А как это представляешь ты?

Гиркан не сразу ответил.

– Знаю, что в Иудее сегодня мало осталось людей, почитающих заветы наших предков так же свято, как почитаешь их ты, – сказал, наконец, он. – А потому позволь мне дать тебе совет, какой дал Моисею его тесть Иофор [240]: не возлагай на неокрепшие плечи моего внука непомерную тяжесть и не суди народ сам, а усмотри из евреев людей способных, боящихся Бога, правдивых и ненавидящих корысть, и поставь их над народом начальниками. Пусть они судят народ во всякое время, и о всяком важном деле доносят тебе, а все малые дела судят сами: и тебе будет легче, и они понесут с тобою бремя, и ты устоишь.

– Да будет так, как советуешь мне ты, отец, – согласился Ирод. – И да возродятся в Иудее традиции и восстановятся законы, по которым жили наши предки.

Назначив первосвященником Аристовула, которому едва минул семнадцатый год, Ирод сделал беспроигрышный ход, в чем убедился, когда наступил самый радостный праздник иудеев – праздник кущей. В ходе подготовки к празднику весь Иерусалим и его окрестности покрылись шалашами и палатками, вокруг которых горели костры, неумолчно звучала музыка, и народ пел и плясал, отдавая дань предкам, жившим в шалашах во время сорокалетнего странствия по пустыне. Праздник этот был одновременно праздником сбора плодов, так что и стар, и млад на время переселились в поля, покинув свои дома. Дети с визгом носились друг за другом, размахивая ветвями с лимонами и финиками, с лиц немощных стариков и старух не сходили улыбки, а отцы и матери, забыв о степенности, перемежали нескончаемые пиры плясками даже по ночам, размахивая пылающими факелами и рискуя поджечь свое временное жилье или загореться сами.

Наконец наступил торжественный день открытия праздника, когда каждый совершеннолетний мужчина должен был лично предстать перед Богом. Древний Храм заполнился таким множеством людей, что яблоку негде было упасть. Каждый держал в левой руке по спелому лимону, а в правой пальмовую ветвь, перевитую миртом. Все, включая Ирода, занявшего место перед жертвенником, ждали появления первосвященника. И вот он явился – молодой Аристовул в новых одеждах. Талес небесно-голубого цвета подчеркивал его статную фигуру и оттенял синие, как у Мариамны, глаза. Казалось, в храм слетел сам посланец Бога – безупречной красоты ангел. Народ, не в силах сдержать охватившего его восторга, бурно приветствовал молодого первосвященника, подступившего к алтарю, где ему предстояло принести в жертву за народ теленка. На Ирода никто не обращал внимания, как если бы его вовсе не было в Храме. Оно было к лучшему: Ирод мог, не привлекая ничье внимание, внимательно следить за происходящим. Он был рад безумию толпы, увидевшей в Аристовуле продолжателя рода Хасмонеев, к которым, несмотря на преступления некоторых из них, народ продолжал относиться с глубочайшим уважением и сочинял самые невероятные легенды об их благочестии и бескорыстной заботе об иудеях. Переведя взгляд на шурина, Ирод невольно поймал себя на мысли, что и у жертвенного теленка, которому вот-вот надлежало быть убитым, такие же огромные, как у его шурина, синие глаза. Ирод почувствовал укол в сердце, представив, что это не теленок, а Аристовул будет сейчас принесен в жертву за народ, и зажмурился. Он не видел, как священники выстроились стройными рядами об обеим сторонам всех пятнадцати ступеней, ведущих к алтарю, но слышал, как они слаженно запели:

Народ продолжал безумствовать. Те, кто стоял сзади и не мог видеть всего, что происходит у алтаря, напирали на передних, и вот уже кто-то бесцеремонно толкнул Ирода в спину. Ирод встал и, никем не замеченный, покинул Храм. Он не хотел видеть, как прольется кровь теленка, и все оставшиеся семь дней праздника провел во дворце. Александра с восторгом рассказывала ему, как проходит праздник и как прекрасно держится при этом ее сын. Наконец, наступил последний, восьмой день праздника, когда вода, ежедневно приносимая из Силоамского источника [242]в золотом кувшине и сливаемая в две большие серебряные чаши, укрепленные на жертвеннике, была смешана с вином, и смесью этой были окроплены молящиеся в благодарность Господу за то, что Он не дал погибнуть народу от жажды в пустыне.

Аристовул, возбужденный от переполняющих его чувств, пришел к Ироду со словами благодарности. Ирод, понимая состояние шурина, все еще находящегося под впечатлением от праздника, который ему довелось вести, не дал ему договорить.

– Пустяки, – сказал он. – Ты получил то, что заслужил по праву рождения. Теперь тебе совместно с твоим дедом надлежит заняться обычной черновой работой первосвященника, которую никто за тебя делать не станет.

Так Ирод руками Аристовула заменил на местах всех своих противников из числа архисинагогов, судей и надзирателей за народом на людей если и не преданных, то по крайней мере лояльных ему. Замена эта, осуществленная по решению первосвященника и поддержанная соправителем царя Гирканом, не вызвала особого недовольства в стране, а в ряде мест, где религиозная власть была особенно скомпрометирована бесчисленными поборами и неправедным судом, нашла даже поддержку. Народ, не стесняемый больше никем и ниоткуда не ожидающий опасности, получил, наконец, возможность заняться мирным трудом, по которому истосковался. Ироду не было никакого дела до того, что люди связывали эти счастливые перемены не с его именем, а с именами Аристовула и его деда; для него было куда важней, что он мог в спокойной обстановке заняться делом, которому намеревался посвятить всю свою жизнь, – делом возрождения Иудеи из руин, в которые она превратилась в ходе нескончаемой череды внешних войн и внутренних смут.