Владимир Меженков - Проклятие Ирода Великого

Иначе отнеслась к результатам реформ, проведенных Иродом, Клеопатра. Узнав о начинаниях Ирода, она разразилась бранью: этот выскочка, ставший благодаря Антонию царем, в очередной раз перехитрил ее. Она не желала мириться и дальше с поражениями, которые наносил ей исподволь Ирод, и потребовала у Антония, чтобы тот, наконец, предоставил ей не продекларированные им, злящие одного лишь Октавия в Риме, а реальные царские полномочия над восточными землями. Антоний почувствовал себя в западне. С одной стороны, он не хотел ссориться с царицей, которую любил все сильней и безнадежней. С другой – он не хотел окончательно порывать с Октавием, который продолжал донимать его своими письмами с упреками. Похоже, Октавий смирился с мыслью, что Антоний больше не товарищ ему по триумвирату, но он не мог простить ему свой сестры, продолжавшей любить его с прежней пылкостью. Получив очередное письмо от Октавия с обвинениями в супружеской неверности, Антоний дружески отписал ему: «С чего ты озлобился? Оттого, что я живу с царицей? Но она моя жена, и не со вчерашнего дня, а уже десять лет. А ты как будто живешь с одной лишь Друзиллой? Будь мне неладно, если ты, пока читаешь это письмо, не переспал со своей Тертуллой, или Терентиллой, или Руфилой, или Сильвией Титизенией, или со всеми сразу, да и не все ли равно в конце концов, где и с кем ты путаешься?»

Ирод, получив копию этого письмо от Ревекки, всерьез обеспокоился судьбой своего друга. Как мужчина мужчину, он понимал Антония, поскольку сам был без памяти влюблен в Мариамну, которая, родив ему третьего сына, тут же забеременела четвертым ребенком. У Клеопатры было немало общего с Мариамной, прежде всего в ненасытной чувственности. Ревновал ли Антоний Клеопатру к другим мужчинам, пусть не к новым, а прежним, которые были у нее начиная с ее братьев и кончая Цезарем? Наверное, да, как Ирод ревновал Мариамну решительно ко всем, включая мертвого Малиха, который долгое время был его ночным кошмаром, да и теперь нет-нет, а снился ему. Но дело было не в Ироде; все дело было в натянутых отношениях между Антонием и Октавием, и отношения эти в один недобрый день могли вылиться в войну между ними.

Ирод понимал, что письмо Антония вызовет гнев у Октавия. Все знали, что Октавий и сам был слаб по женской части и в этом своем качестве ничуть не уступал Антонию, а если принять во внимание то обстоятельство, что Антоний, влюбившись в Клепатру, напрочь забыл обо всех других женщинах, включая свою жену и сестру товарища по распавшемуся триумвирату, то и превзошел его. Евреи, постоянно проживавшие в Риме, писали на родину, что в то время, когда не только в столице, но и во всей Италии разразился голод, поскольку Клепатра прекратила поставки туда хлеба, Октавий продолжал устраивать в своем доме пиршества, выливавшиеся в самые непристойные оргии. Оргии эти народ прозвал «пирами двенадцати богов», и их суть состояла в том, что гости и гостьи возлежали за столами, облаченные богами и богинями, а Октавий, облаченный в одежды Аполлона, время от времени удалялся с одной или двумя гостьями во внутренние покои и спустя час-другой возвращался, как ни в чем не бывало, хотя прически женщин были разлохмачены, а стóлы разорваны, так что из-под них виднелись обнаженные груди.

Не составляло для римлян секрета и то, что гостей для мужниных утех подбирала сама Ливия Друзилла, которую Антоний в своем письме фамильярно назвал просто Друзиллой. Не следовала этого делать Антонию, как не следовало нарочито искажать имя Теренции: Ливия была слабым местом Октавия, а Теренция женой его фаворита Мецената [243]. Но если экзальтированный Меценат мог проглотить нарочитое искажение имени своей жены, поскольку Теренция не делала тайны из своей любви к Октавию и всюду открыто сопровождала его, то намекать на то, что не кто иной, как сама Ливия выступала в роли устроительницы оргий в своем доме, было со стороны Антония явной провокацией. Пусть Ливия, оправдывая распущенность мужа, говорила, что связь Октавия с чужими женами никакая не похоть, а высокая политика, – у нее были на это основания [244]. Но считал ли Октавий удовлетворение своей похоти политикой? Едва ли: из того, что знал о нем Ирод, следовал совсем иной вывод, – Октавий никогда не смешивал два этих понятия и не позволял ни одной из женщин, с которыми находился в связи, вмешиваться в политику.

В этом и состояла принципиальная разница между триумвирами: если Октавий, ведя разгульный образ жизни, ни на минуту не забывал о государственных делах, то Антоний, сам в недалеком прошлом любитель женщин, остепенился, целиком и полностью подпав под влияние властолюбивой Клеопатры и совершенно забросив государственные дела.

Вскоре Ирод удостоверился в правильности своих выводов, чреватых самыми непредсказуемыми последствиями для Иудеи, только-только выходящей из состояния разрухи: в Иерусалим прибыла в сопровождении многочисленной свиты и вооруженного отряда под командованием Афениона Клеопатра. Формальным поводом для ее нежданно-негаданного визита послужило желание увидеться со своей подругой Александрой, которая обещалась навестить ее в ее столице, но почему-то (Клеопатра со значением произнесла это почему-то , пристально заглянув при этом в глаза Ирода) не сдержала своего обещания.

– Ты права, царица, – спокойно сказал ей на это Ирод. – Александру задержали в Иерусалиме неотложные дела, связанные с посвящением ее сына и моего шурина (теперь Ирод со значением произнес моего шурина и насмешливо посмотрел при этом на Клеопатру) в сан первосвященника.

Разговор с самого начала обрел форму недомолвок как со стороны Ирода, так и Клеопатры, и оставался таким все дни ее визита в Иудею. Афенион же, этот верный евнух и раб Клеопатры, неотлучно находился рядом с царицей, с нескрываемой ненавистью глядя на Ирода.

Единственным человеком, которого обрадовал приезд Клеопатры, была Александра. Она всюду сопровождала царицу, познакомила ее со своими детьми Аристовулом и Мариамной, заставила Аристовула облачиться в наряд первосвященника и все тараторила без умолку:

– Не правда ли, эта одежда очень к лицу моему сыну? А как ты нашла мою дочь? Не правда ли, она необыкновенно хороша собой? Согласись, Клеопатра, в моих детях чувствуется порода!

– О да! – соглашалась Клеопатра. – Они рождены для того, чтобы царствовать над Иудеей.

Двусмысленность слов Клеопатры не осталась незамеченной со стороны Ирода, но проскочила мимо внимания Александры.

– Моя дочь уже царица! – простодушно воскликнула она. – А Аристовул теперь первосвященник – эта должность по своей значимости ничуть не уступает царской. Разве я не права, Ирод? Ты не представляешь, царица, как я благодарна моему зятю за оказанную мне честь.