Виктор Поротников - Олег Черниговский: Клубок Сварога

Пиршество тянулось долго. Гости провозглашали здравицы в честь Дамаста Музалона и других ромейских военачальников, сторонников непримиримой борьбы с сельджуками. Поднимались чаши и в память о соратниках Дамаста, сложивших головы в сражениях. Бесшумно сновали слуги, меняя блюда на столах и унося объедки. Иногда кому-то из гостей делалось дурно, и его выводили из зала соседи, либо те же слуги. За перегородкой играла музыка: флейты и какие-то струнные инструменты. Звучали исключительно греческие мотивы.

Когда сумерки тёплой южной ночи заполнили пиршественный зал, были зажжены масляные светильники на высоких подставках. Колеблющиеся от дуновений ветерка оранжевые язычки пламени создавали игру света и тени, расцвечивая яркими бликами ячейки толстых разноцветных стёкол в узких закруглённых кверху окнах просторной залы. В распахнутые настежь двери влетали запахи и шелест листвы из прилегающего к дому парка.

Наконец гости насытились и напились. Ксенон попросил Эйнара исполнить какую-нибудь из его песен, подходящую для настоящего момента. Эйнар запел грустную песню под названием Хемланден, что в переводе с датского означало «Родная земля». В голосе молодого песнетворца, оторванного от отчего края и любимой девушки, слились тоска и грусть, которые напитали мотив и слова песни потрясающей проникновенностью.

Все находившиеся в зале невольно притихли, очарованные. Никто кроме Хэльмара не понимал содержание песни из-за незнания датского языка, но всем был понятен её высокий смысл: пел человек, тоскующий по родине. Олег не впервые слышал эту песню, Хэльмар частенько просил Эйнара спеть её, но и он с трудом удержался от подступивших слез. Ведь и он мыкается ни чужбине, страдая душой, когда видит во сне родные русские лица и далёкий Чернигов.

Из никомедийцев, присутствующих на пире, многие плакали, словно заново переживая и осознавая тяжкий момент утраты родного города. Олег заметил слезы и на лице Феофании. Женщина была все так же серьёзна и задумчива, лишь катившиеся по щекам слезы выдавали её душевное волнение. Олег не мог оторвать глаз от лица Феофании, скорбного, благородного и прекрасного. А она смотрела на поющего Эйнара, который подыгрывал себе на лютне, так, что Олег отдал бы полжизни за такой же взгляд.

Наконец песня смолкла. Сидевшие за столами мужчины и женщины пребывали в каком-то оцепенении, заворожённые и потрясённые. Струны смолкли, но высокая печаль продолжала царить в зале. Она сковала людям уста, растревожила их сердца и исторгла слезы из глаз: такова была волшебная сила песни!

Когда всеобщее оцепенение прошло, знатные матроны и вельможи со всех сторон устремились к Эйнару, который мигом оказался в центре внимания. Его одаривали золотыми монетами, похлопывали по плечам, ему говорили похвальные слова в превосходных степенях, на которые так богат греческий язык. Женщины целовали его, не стесняясь мужей и братьев, желая выразить своё восхищение столь чудесным пением. Эйнара называли новым Орфеем [120] [120] Орфей - мифический греческий певец, сын музы Каллиопы и речного бога Эагра. Своим пением и игрой на кифаре Орфей зачаровывал не только людей, но и животных и растения. , любимцем муз, «сладкозвучным соловьём», который и бездушный камень заставил бы плакать.

Подошла к Эйнару и Феофания. Она сняла с шеи золотую цепочку с кулоном из оникса, на котором был искусно вырезан крылатый конь.

- Это Пегас, олицетворяющий духовную сущность любого поэта, певца и музыканта, а также творческий порыв, - Феофания протянула кулон Эйнару. - Пусть он помогает тебе, друг мой, и дальше творить столь же прекрасные песни.

Домой Хэльмар и Эйнар возвращались совершенно пьяными. Олегу приходилось направлять их путь, иначе они забрели бы не туда, куда нужно. Если Хэльмар был пьян от вина, то Эйнар был опьянён восторженным признанием его дара. Он шёл по тёмным пустынным улицам Родоса, опираясь на плечо Олега и разглагольствуя о красоте Феофании и о её душевной чуткости, правда, не забывая при этом в столь же восторженных словах отзываться о супругах Ксенона и Музалона, одаривших его золотыми монетами.

- Даю голову на отсечение, друг Эйнар, больше всего этих матрон восхитил ты сам, а не твоя песня, - промычал пьяный Хэльмар. - Ещё бы! Такой красавчик. Просто ангел во плоти! Ты раззадорил похоть этих слезливых матрон, Эйнар. Любая из них готова прыгнуть к тебе в постель, так что не теряйся, дружок.

Эйнар сердито отвечал, что не желает слушать такую похабщину.

- Я видел глаза этих прекрасных женщин, в них не было вожделения, - молвил он с пылким возмущением. - Я чувствовал на себе их пальцы, но в этих прикосновениях не было похоти.

- Ты наивен, Эйнар, - ворчливо отозвался Хэльмар. - И ещё многого не понимаешь в жизни. А в женщинах, дружок, ты и вовсе не разбираешься.

Олег не слушал эти препирательства, отыскивая дорогу в лабиринте улиц и переулков, стиснутых каменными изгородями и затенённых помимо ночного мрака ещё и густыми кронами деревьев, нависших сверху.

Мысли его были о Феофании.

Церковь Богородицы в Никефории, предместье Родоса, привлекала внимание Олега тем, что своим куполом и архитектурными пропорциями очень походила на Спасо-Преображенский собор в Чернигове. Даже внутреннее убранство храма было отчасти схожим с внутренними помещениями черниговского собора. Вот только настенные росписи здесь были совсем другие, воспроизводившие не крестный путь Иисуса Христа, а жизнь его матери Девы Марии.

Настоятель храма преподобный Аарон приметил русского князя, который часто посещал его храм или один, или в сопровождении воинов-данов. Аарон свёл знакомство с Олегом и постепенно узнал почти все события из его жизни. Узы взаимной симпатии незаметно связали Олега и Аарона. Бывало, они уходили на задний двор и там, сидя на скамье в тени лавровых деревьев, вели долгие задушевные беседы.

Так было и в тот день, но лишь с одним исключением: Аарон и Олег решили прогуляться до часовни Святой Екатерины, которая находилась на холме шагах в трёхстах от церкви Богородицы. Холм с часовней и окружающая его платановая роща входили в храмовый участок, обнесённый невысокой, но прочной стеной из больших валунов, скреплённых глиной.

Дорожка, выложенная обломками мраморных плит, вела вверх по склону холма. Медленно идя, Аарон и Олег вели неторопливую беседу. Вернее, говорил Аарон. Ныне он решил рассказать Олегу про свою неудачную жизнь. Оказывается, до посвящения в монашеский сан Аарон долгое время был секретарём в канцелярии эпарха, потом служил в войске, предводительствуя отрядом тяжёлой кавалерии. Звали его тогда Панфилом. Частые ранения и столь же частые смены василевсов на троне Империи оборачивались для Панфила всевозможными напастями. Один василевс ценил Панфила, но тем не менее отнял у него жену. Другой преследовал за преданность своему предшественнику. Третий приблизил к себе, однако поручал ему самые грязные дела. В конце концов Панфил не выдержал и постригся в монахи. За шесть лет ревностной службы он, получив в монашестве имя Аарон, дослужился до настоятеля храма.