Виктор Поротников - Олег Черниговский: Клубок Сварога

- И это не предел моих устремлений, друг мой, - молвил Олегу Аарон уже на вершине холма, с которого открывался чарующий вид на море и на гряду островов вдалеке. - Со временем я стану епископом, а то и митрополитом. Кто знает, быть может патриарх прикажет мне возглавить митрополию на Руси.

С этими словами Аарон хитро подмигнул Олегу. Тот лишь улыбнулся. Кто бы мог подумать, что и священническая ряса не смирит честолюбие этого человека.

Олег и Аарон задержались у входа в часовню, любуясь видом далёкой морской глади. Аарон продолжал развивать свою мысль, говоря, что лишь духовное звание даёт возможность человеку незаурядному полностью проявить себя. Ведь священники всех рангов подчиняются патриарху, но не василевсу. А в патриархи, в отличие от василевсов никогда не проходят люди ограниченные, либо просто самодуры, каким является нынешний император Никифор Вотаниат.

- Вот ты, князь, испытал на себе несправедливость от великого князя киевского, во вражде с которым потерял двух родных братьев и одного двоюродного, - продолжил Аарон. - Благодаря козням все того же великого князя оказался в плену. Теперь у тебя нет ни родины, ни власти, ни свободы. Никифор Вотаниат может пощадить тебя, но может и не пощадить. Поэтому, князь) я предлагаю тебе, пока не поздно: отрекись от мирской суеты и постригись в монахи. Я помогу тебе в этом. Служение Господу очистит от всего греховного и возвысит тебя, князь. По прошествии времени ты сможешь, как и я, стать настоятелем храма или монастыря, к тебе пойдут люди со своими чаяниями и печалями. Ты станешь посредником между прихожанами и Богом, станешь в какой-то мере властителем душ заблудших и отчаявшихся. Слово Божие есть высшая и самая праведная власть в мире, поверь мне. Ему внимают с почтением не только простые люди, но и короли.

- Ты призываешь меня отречься от жизни, в которой я, может, и не праведно жил, зато был воином и князем, - сказал Олег. - Да, ныне я низвергнут подлостью и предательством в униженное состояние, но это не значит, что я не обрету вновь свободу. Я не расстался с мыслью о мести. Я лелею свою месть в глубине души. И верю, что даже если Господь окончательно отвернётся от меня, я и без его помощи пройду свой жизненный путь, как бы тернист он ни был.

- Я не понимаю твоего упорства, князь, - вздохнул Аарон. - Ты похож на пловца, угодившего в стремнину бурной реки. Как бы ни была сильна твоя воля, однако довлеющий над тобой рок всё равно сильнее. Неразумно отталкивать руку помощи от Господа, протянутую тебе через моё посредство. Вспомни, сколько горести принесла тебе княжеская власть! Сколько раз ты смотрел в глаза смерти, будучи облечённым ею. Что завидного в этой власти? Чем она манит тебя, князь? Уж не сонмом ли опасностей, преследующих всякого властителя? Неужели прожитое ничему тебя не научило, друг мой?

Вопросы Аарона прозвучали с тем пылким чувством, с каким обычно обращается к пастве священник, уверенный в своей незыблемой правоте.

Поскольку Олег хранил молчание, Аарон продолжил:

- Вдумайся, князь. Ведь есть иная власть, не менее могущественная, чем венец правителя, и при этом более безопасная. Неужели тебе не хочется, чтобы пред тобой склоняли головы прочие князья, в том числе и великий князь киевский? Неужели тебя не прельщает великолепие, каким окружены князья Церкви?

- Зависть не красит любого смертного, а князя тем более, - ответил Олег. - Я постараюсь, друг Аарон, объяснить своё нежелание следовать твоему совету. Да, у митрополита почёта больше, чем у самого великого князя. А ещё есть власть золота, коей поклоняются торговцы всех мастей, иные будут побогаче князей. Видел я хоромы богатых купцов в Тмутаракани, таким и король германский позавидовать может. И здесь, на Родосе, богатые купцы живут как короли! Так что же мне теперь купцам завидовать по причине своей бедности?

Аарон молчал, слушая неторопливую речь Олега.

- Поведаю я тебе, друже, притчу одну. Услышал её от одного каменотёса. Года два тому назад бежал я с разбитым воинством своим к половцам в Степь и задержался в Путивле, чтобы похоронить достойным образом своего двоюродного брата Бориса. Путивльский каменотёс в перерывах между делом и рассказал мне сию притчу.

Жил некий каменотёс, которому надоела его изнурительная работа - вырубать из горы камни под палящими лучами солнца.

«Как это утомительно тесать камень под жарким солнцем! - сказал он себе. - Я бы хотел оказаться на его месте высоко в небе и быть, как и светило, всемогущим».

И случилось так, что его просьба была чудесным образом исполнена, и он стал солнцем.

Довольный, он начал посылать вниз свои лучи, но вскоре заметил, что они отражаются от облаков.

«Что за радость быть солнцем, если облако может остановить мои лучи?» - воскликнул он.

И тогда превратился он в облако и летал по всему свету, проливался на землю дождём, но затем был развеян ветром.

«Значит, ветер может рассеивать облака. Он, должно быть, самая могучая природная стихия! Так я хочу быть ветром». - И он стал ветром.

Он дул, налетал порывами, бушевал. Но однажды путь ему преградила высокая неприступная гора.

«Какой смысл быть ветром, если его может задержать какая-то гора?» - И он превратился в гору.

А спустя немного времени он почувствовал, как по нему бьют молотом - кто-то очень сильный пробивал себе путь сквозь гору.

Это был каменотёс.

Выслушав Олега, Аарон понимающе покивал головой. Теперь ему стал ясен жизненный принцип странного русского князя. И удивительное дело - после услышанного Аарон проникся к Олегу ещё большим уважением. Русы всегда удивляли то своей подкупающей наивностью, то мужеством, не поддающимся описанию, то непредсказуемостью поступков.

«Берегись, старик! - мысленно обратился Аарон к Никифору Вотаниату. - Ты держишь в клетке опасного зверя. Одно неверное движение, и этот зверь мигом растерзает тебя. Мы, ромеи, сильны хитростью и величием власти, но русский князь силен твёрдостью духа. И это делает его сильнее того, у кого он в плену. Странно, но это так».

День спустя Олег был приглашён в дом катепана, причём за ним прислали слугу с осёдланным конём. Это означало, что Олега желают видеть одного, без сопровождения кого-либо из данов.

- Не иначе с тобой хочет серьёзно потолковать сам Дамаст Музалон, - заметил Хэльмар, сделав многозначительное лицо. - Если ты столкуешься с ним, то тебе будет не страшен и Вотаниат. Музалон не даст тебя в обиду, князь. Род его имеет большое влияние в Столице. Ссориться с Музалонами Никифор Вотаниат не посмеет.

Настроенный на встречу с друнгарием флота, Олег отправился в дом катепана. Каково же было его удивление, когда вместо Ксенона или Музалона в покое он увидел Феофанию. Она была в длинном платье из голубого шелка, по которому шли узоры под цвет серебра. Платье струилось по гибкому телу волнистыми складками, подчёркивая узкую талию и мягкую округлость бёдер. Обнажённые руки молодой женщины были унизаны серебряными браслетами, на шее была серебряная цепочка. Подстриженные в знак траура рыжие волосы достигали полуобнажённых плеч. Завитые густые локоны придавали бледному лицу Феофании ореол невинной прелести. Волосы были скреплены на лбу диадемой, которая добавляла Феофании царственности и очень шла к её глазам. Взгляд этих глаз - не то голубых, не то серых - сковал Олега, едва он очутился наедине с той, о ком частенько вспоминал последние дни.