Валерий Полуйко - Лета 7071

Только благодаря заступничеству и просьбам митрополита Макария спасли свои головы Ростовские, измытаренные поначалу в застенках на Белоозере, а после отправленные в ссылку. А Довойна больше уже не решался снаряжаться с посольством в Москву. Теперь ему вдвойне нужно было стоять за город, страшась не только немилости своего короля, но, пожалуй, еще больше страшась злопамятности русского царя.

К девятому дню положение осажденных стало почти безнадежным. Острог был сильно разрушен: в стене было больше брешей, чем целых мест, главная башня рухнула, не выдержав прямого боя стенного наряда, другие башни тоже сильно пострадали… Великая полоцкая стена была сбита на целых сто саженей, и хотя литовцы успели за ночь насыпать на этом месте насыпь, наставить туры и заборолы, все это не смогло бы сдержать приступа русской рати. Но и в таком отчаянном положении Довойна не хотел сдаваться. Он предпринял последнюю попытку удержать город…

Утром девятого дня на Софии, перекрывая пушечный грохот, забили колокола. С дозорных вышек и осадных башен, приткнутых к самой острожной стене, стали кричать, что литовцы забивают людишек в детинец и сами запаливают посад.

Довойна, видя, что острога и посада ему больше не удержать, решил сжечь посад и засесть в детинце, который был укреплен помощней острога и в котором он надеялся отсидеться до наступления весны. Весна заставила бы русских уйти из-под города: вскрывшиеся реки, половодье, слякоть не позволили бы продолжать осаду.

Алексей Басманов сам вылез на дозорную вышку… Подожженный литовцами с трех сторон посад охватывало огнем, люди толпами бежали в детинец. Вся площадь перед детинцем и вокруг него запрудилась людом… Даже сквозь грохот ста пятидесяти пушек слышен был яростный вой этого громадного скопища людей.

Басманов, поначалу собравшийся ехать к царю — посоветоваться, отказался от своего намерения и решил действовать самовольно. Призвав к себе московских стрелецких голов, он приказал им отобрать из своих приборов самых смелых стрельцов и ворваться с ними на посад через сбитую стену и проломы, воспользовавшись смятением в городе.

Когда стрельцы кинулись в проломы, огонь уже охватил весь посад; дувший из-за Двины ветер был горяч, ярко-красные вихры пламени вздымались в небо, распекая его до густой побежалости; грязный, тяжелый дым перекатывался через стены, как половодная вода через запруду. В огне, в дыму скрылась София, скрылся детинец… Снег вокруг острога посерел от пепла и гари.

Басманов перенес огонь своих пушек вправо, чтобы не побить стрельцов, кинувшихся на приступ, и велел изготовиться еще трем сотням ратников… Ратники засели перед самым рвом за турами — ждали… Предводивший их воевода Зайцев томительно и напряженно всматривался в густую завесу дыма, заслонившую дальнюю угловую башню, на которой должен был появиться условный знак, если бы стрельцам удалось захватить эту часть острога.

Из-за дыма прекратил пальбу Серебряный, через некоторое время смолкли пушки и у Морозова. Палили только Шуйский и Горенский, но вскоре замолчали пушки и у Шуйского, только Горенский, которому дым не мешал, не унимался: нечастые, хлесткие, как выщелк бича, выстрелы его пушек чередовались с заунывными взгудами колоколов Софии.

Басманов на слух определил, что Горенский бьет по детинцу, и, не дожидаясь условного знака, повелел Зайцеву идти на стену. Только ратники Зайцева скрылись в еле видимых от дыма проломах стены, как на угловой башне взвился полковой стяг московских стрельцов.

— Левое крыло острога за нами, — сказал Басманов полковым воеводам и тысяцким, собравшимся в эту решительную минуту вокруг него. — Теперь немедля на Великую стену! По ней — к водовзводной 103 103 Водовзводная башня — башня, связанная с источником воды, которую взводили (поднимали) в этой башне специальными устройствами. башне! Забрать ее и начинать с нашей стороны тушить пожар. Иначе к детинцу нам не пробиться!

Воеводы и тысяцкие кинулись исполнять его наказ. К царю Басманов послал гонца, и вскоре из царского стана прискакал радостный Федька. Обнялся с отцом, поцеловался, отторочил от седла нашлемник с рысьей головой, надел его отцу на шлем.

— Цесарь жалует тебя!

К концу дня полоцкий острог был захвачен, но буйствующий на посаде огонь не позволил стрельцам прорваться к детинцу, и воеводе Довойне удалось увести за его стены все свое войско и затвориться, изготовившись к дальнейшей осаде. Большая же часть полочан, не успевши забиться в детинец, спасаясь и от огня, и от русских ядер, побежали в русский стан. Были средь них и русские, и литовцы, и поляки… Царь велел принимать их не как пленников, а как спасенных из плена, и не смешивать с теми пленными, которых пригнали с собой татары и черкесы. Целую ночь копились они в русском стану… Утром, когда стали им выдавать корм, оказалось, что перебежавших набралось больше десяти тысяч.

Засевший в детинце Довойна продержался только четыре дня, да и то благодаря лишь польским рейтарам, дважды отбившим русский приступ, а один раз даже решившимся на вылазку под предводительством своего ротмистра Верхлинского, знаменитого шляхтича, с которым русским воеводам приходилось сталкиваться еще в Ливонии, где он воевал со своими рейтарами на стороне ливонского магистра Кетлера.

Хотя и дерзок и смел был Верхлинский, но две сотни рейтаров, с которыми он выскочил из-за стен детинца, были как мелкий ручеек, наткнувшийся на громадное море русского войска. Десяток ратников успели порубить поляки, и тут же были вбиты за стены, оставив под ними десятка два убитых и перекалеченных рейтаров да с полусотни лошадей под доброй немецкой броней, которых тут же переловили и забрали под себя дворяне да дети боярские из государева ертаульного полка.

Одного коня, самого лучшего, темно-палевой масти, привели к царю. Иван с любопытством осмотрел коня, его броневую защиту, ласково потрепал настороженную, ноздрястую морду, косившую на него большими малиновыми глазами, постучал костяшками пальцев по склепанным пластинам конского нагрудника, смешливо сказал:

— Пошто мне сия братина?! Мне и сесть на него соромно! Мой актаз — от всех коней конь! А сего пусть Басман возьмет — ему в радость разные побрякушки!

Федька был доволен подарком. На радостях отпросился у царя под стену — не без тайной надежды отличиться на решительном приступе, который воеводы приговорили на субботнюю ночь, чтобы в воскресенье царю уже въехать в город победителем. Иван отпустил Федьку с шутливым наказом: «Спереди будешь ранен — пожалую, сзади — вон с глаз изгоню!»