Серо Ханзадян - Царица Армянская

входом. Днем все тут было украшено цветами и омыто водой священной реки

Тер Мадон, вокруг били в барабаны, отгоняя злых духов, чтобы не проникли в

Нерик.

Мари-Луйс не спалось и было очень беспокойно. Перед глазами стоял

Таги-Усак и рядом с ним дочь Миная Нуар.

Из Мецамора астролог вернулся вроде бы довольный и гордый собой.

Рассказал подробности встречи с престолонаследником, рассказал и о том,

как, выполняя его приказ, отправил к нему одну из его сестер, которая

должна стать женою мецаморского горнового. Мари-Луйс слушала все вполуха.

Сейчас, когда подозрения скребли ей душу, она молила богиню

Эпит-Анаит, чтобы та освободила ее от дум о Таги-Усаке. Но похоже, что

богиня отвернулась от нее, не внимает молитвам.

— О безжалостные боги!..

Мари-Луйс посмотрела на безмятежно спавшую девушку-приемыша,

предназначенную в жертву этим безжалостным богам, и подумала: «Хоть ты

помоги мне своей чистотою вырвать занозу из сердца!» Царица чувствовала

себя безутешной и отринутой всеми изгнанницей.

Надежда вновь затеплилась в ней на исходе второго месяца

паломничества.

Опять гремели барабаны, оглушая вся и всех, в хороводах кружились

юноши и девушки с венками из белых цветов на голове. В веселье все

перемешались: и армяне, и хетты. И были словно безумием охваченные.

Мари-Луйс, наблюдая это беснование толпы, все больше и больше

преисполнялась негодования и решимости разрушить храм бога Шанта. Иного

пути для пресечения зла больше нет.

Узколобый властитель Нерика не без опаски переступил порог покоев

царицы.

— Там к тебе просится девушка, великая царица! — сказал он, опускаясь

на колени.

— Кто она?

— Дочь медника Миная, божественная. Зовут ее Нуар.

Царица насторожилась:

— Что ей надо?.. Я, кажется, видела ее...

Мари-Луйс снова почувствовала себя одинокой и покинутой. И очень

вдруг испугалась своего одиночества. Пусть придет хоть эта Нуар, которая

сияет как свет... Которая... Пусть придет, если даже и с недоброй вестью.

Может, немного развеет тоску...

— Скажи, пусть войдет.

Нуар, как подобало в такой день, была вся обвита белыми цветами: и на

голове венок, и вместо пояса стан обхвачен гирляндой из цветов.

Она опустилась перед Мари-Луйс на колени, коснулась губами носка ее

шитого золотом башмака. И в этот миг царицу бросило в холодный пот.

«Неужели, — подумала она, — Таги-Усак предпочел мне эту дикарку?!»

— Доброго тебе утра, великая царица! — полушепотом выдохнула девушка.

— Пусть оно будет добрым и для тебя. Встань, дитя мое, и положись на

мое благорасположение. Будь правдива и чиста, как твоя душа.

Нуар поднялась.

— А ты красивая! — не удержалась Мари-Луйс.

Девушка, как бы смутившись, закрыла лицо руками и горячо проговорила:

— Нет и не может быть в этом мире никого красивее тебя,

благословенная царица! Прости меня!..

— Кому ты отдала свою девственность, Нуар? У нас ведь принято, чтобы

такие голубки, как ты, приносили себя в жертву какому-нибудь из богов. Так

кто же он? Скажи?..

— Тот, кому все дозволено, великая царица. Кому я не смела

противиться, кто имел на меня право...

Царица была сама не своя. До чего же бесчувственна и бесстыдна эта

девица! Как с неба упавший камень навалилась на душу и давит.

— Что за нужда привела тебя, красавица, к царице армянской? —

спросила Мари-Луйс, с трудом одолевая свою неприязнь.

— Я пришла умолять тебя, божественная, о том, чтобы ты освободила

Таги-Усака, всеславного и мужественного раба твоего!..

Все творится волею зла! Эта девица отнимет у нее того, кого она

никому не желает, не может уступить. Мари-Луйс непроизвольно взяла Нуар за

подбородок. Какой он нежный, мягкий. Достаточно легко прикоснуться

кинжальчиком с рукоятью из слоновой кости и... Да, но это было бы

принесением человека в жертву?.. И такое совершила бы она сама? Она,

которая запретила жрецам?.. Разве не ею и не в ее доме укрыта хеттская

девушка, предназначенная в жертву ненавистным богам? Нет, нет, не обагрит

она кровью своих рук!

Словно отрезвев, Мари-Луйс отошла от Нуар.

— Я ведь давно освободила Таги-Усака от рабства. Еще живя в доме отца

своего. И сделала это по велению души. Может, он чем-то недоволен?..

Спросила и с надеждой подумала: «Хоть бы это было не так!»

— О нет, божественная! Я от себя прошу. Таги-Усак и ведать не ведает

о том, что я делаю!..

Мари-Луйс, чуть прищурясь, оглядела Нуар. Та сверкнула зрачками и,

снова упав на колени, взмолилась:

— Освободи Таги-Усака, великая царица! Ведь в твоей власти счастье

всех, и его тоже. Ты могущественная и богоравная! Молю тебя, припадая к

стопам твоим!..

Сердце царицы сжалось. Вот и еще одна страдает по нему. Очень жаркие

объятия у ее астролога и управителя, невозможно не растаять в них. Этой

девушке явно ведомо, каково на вкус дыхание Таги-Усака. О боги, вечно вы

творите такое, что противно желанию и сути человека.

Ужасно обездоленной ощущала себя царица.

— А почему сам Таги-Усак не просит меня об этом? Почему именно ты

выступаешь посредницей?..

И неожиданным ответом своим Нуар разожгла страшный костер.

— Потому что я люблю его! — сказала она. — Люблю и мечтаю стать его

женой! О великая и могущественная царица наша и спасительница, помоги!..

По телу Мари-Луйс снова прошла дрожь, да такая сильная, что даже

зазвенели украшения на ее груди. Глаза сверкнули молнией, а рука невольно

сжалась в кулак, готовый обрушиться на голову коленопреклоненной девушки.

Но царица и на этот раз совладала с собой.

В соседней комнате пробудилась от сна пригретая ею девушка-хеттка

Ерес Эпит. Она в любую минуту может войти. Царица не хотела, чтобы Нуар ее

увидела.

Мари-Луйс прошлась по комнате, стараясь скрыть свой гнев. Затем снова

села, долго и внимательно разглядывала распростертую у своих ног Нуар и с

достоинством проговорила:

— Объявлю Таги-Усака свободным от царской службы, прекрасная Нуар!

Так тебя, кажется, зовут? Но скажи-ка мне, он тоже любит тебя?

— Я люблю его, великая царица! Для богов не тайна, что я пожертвовала

свою девственность твоему царственному супругу во исполнение воли богов и

в подтверждение моей преданности царю и царице Армении...

— Это естественно! — едва не сбившись на крик, проговорила

Мари-Луйс — И не предосудительно ни для моего супруга, ни для тебя.

Благодаря твоей жертве тебя еще более возлюбят и боги и мы. Ну, а что было

дальше?

— Мне выпало счастье удостоиться заботы твоего супруга-царя,

божественная. Он выдал меня замуж за человека, которого я впервые тогда