Серо Ханзадян - Царица Армянская

берег Тер Мадона. А там спасение...

И вдруг, откуда ни возьмись, наперерез им появился отряд хеттских

воинов. Таги-Усак, выставив меч, прикрыл собою царицу.

— Отступите, хетты, перед вами царица армянская! Дорогу ей! Дайте

уйти, чтобы не лицезрела она больше вашего вероломства!..

Сзади тоже появились хетты.

Мари-Луйс успела заметить, как Таги-Усак наповал сразил двух вражьих

воинов. Она тоже занесла было свой нож и не почувствовала, как на нее

что-то набросили. Только прикосновение омерзительных, потных рук вывело

царицу из забытья.

Что это?.. Она в каких-то сетях?.. Ее волокут?.. Но куда?.. Боже, она

в плену!.. Какое унижение!.. О Эпит-Анаит, и это все, чем ты отплатила за

верное служение тебе?!.

Весь мир потонул во тьме.

В ночи осталось незамеченным, как некто в черном бросился с

крепостной стены в волны Тер Мадона и поплыл к противоположному берегу

реки.

* * *

Хеттам никак не удавалось подавить сопротивление Арбок Перча с его

небольшим отрядом.

Рассвет был кровавым.

Армяне, прибившись к крепостной стене, продержались весь день,

отбивая атаки врага.

С наступлением темноты Арбок Перч сумел наконец отыскать ведущий к

храму потайной ход. Они благополучно прошли им и забрались на крышу храма.

Там, как знамя на древке, на ветру колыхалась наброшенная на палку

окровавленная сорочка принесенной в жертву девушки. Арбок Перч сорвал

сорочку, уткнулся в нее лицом, затем поднял над собой, растянул во всю

ширь и сказал:

— Теперь у нас есть знамя, армяне! Сейчас эта окровавленная сорочка —

наш бог, наша вера!

Они спустились с крыши, прошли к крепостной башне и, изрубив хеттских

охранников у входа, по каменным ступеням взбежали на самый верх башни.

Дул теплый несильный ветер. Арбок Перч набросил сорочку на копье и

взвил над разрушенным городом.

— Есть у нас свое знамя!

* * *

И еще один рассвет зачинался в кровавой мгле.

К башне подступил полк Нуанза Вараша.

Хеттский военачальник восседал на колеснице вооруженный до зубов и

весь в броне. Шлем его венчал бычий хвост, в ушах сверкали золотом крупные

серьги. Ему помогли сойти с колесницы.

Непомерно высокий, бритоголовый, он грозно возопил:

— Ты почему не идешь покориться мне, раб Арбок Перч?!

Арбок Перчу хотелось плюнуть на вражьего пса, но, считая и это

унижением своего достоинства, он в тон ему резко крикнул:

— Я не твой раб, чтобы кидаться тебе в ноги. Это ты пришел ко мне и

стоишь там внизу.

— Сразу видно, что армянин. Спесивости не занимать.

— Зато не бесчеловечный и не вероломный, как твой нечестивый царь

Мурсилис и его подручные, воровски пробравшиеся в наш город. Зачем пришел

сюда?

— Чтобы взять тебя в плен вместе со всем твоим войском и угнать к

себе!..

— Что ж, попробуй.

Нуанза Вараш велел привести армянского верховного жреца Арванда

Бихуни, чтобы тот уговорил гордеца покориться.

Тут уж Арбок Перч не сдержался и смачно плюнул в жалкого жреца.

— Это ты распахнул врата Нерика перед хеттами, мерзкий хищник! Пес

шелудивый!

Нуанза Варашу так и не удалось покорить горстку армянских храбрецов,

прорвавшихся на вершину крепостной башни. Оставив своих воинов в осаде, он

вынужден был ни с чем удалиться вместе с Арвандом Бихуни.

Люди Арбок Перча, едва завидев на близлежащих улицах кого-нибудь из

хеттов, метали в них камнями из пращи и почти каждого убивали.

Ночью Арбок Перч велел привязать к башенным зубцам крепкую длинную

веревку и сбросить ее вниз. Бесшумно и ловко они все незамеченными

спустились вниз и вплавь переправились на другой берег Тер Мадона. Про

знамя они тоже не забыли. Арбок Перч обмотал окровавленную сорочку вокруг

шеи. «Я изведу всех богов вместе с их храмами! — поклялся он памятью

безвинной жертвы. — Эта окровавленная сорочка обернется морем крови,

которую я выпущу из врагов моей земли! Клянусь тебе, мое единственное

божество!..»

Они вошли в лес и стали быстро продвигаться к востоку Вскоре небо

заалело. Всходило солнце.

* * *

После трехдневного пребывания в Бойлакане войска Каранни,

объединившись с полками Багарата Дола, выступили в юго-восточном

направлении. Каранни намеревался вторгнуться в пределы разбойных племен

Егимаис-Ерана и так их поприжать, так укротить, чтобы навсегда присмирели

и даже приблизиться не смели бы к границам его земли.

В этот поход царевич взял только боевые колесницы. Все пешее воинство

осталось в Бойлакане.

Ночь выдалась жаркая. Лошади взмокли.

На плотах переплыли через разлившийся, но спокойный Ерасх и ступили

на равнинные земли южного побережья Каспийского моря.

Дыхание чужой земли словно ожгло Каранни. Вдруг подумалось: «А

вернусь ли я отсюда домой?..»

Зной стоял нестерпимый. Небо было необычно высокое и какое-то странно

мглистое, хотя и пронизанное лучами восходящего солнца.

Целую неделю шли они по безлюдным степям, не увидав ни живой души, ни

признаков человеческого жилища. Иногда навстречу попадались табуны диких

лошадей и ослов. Конники с гиканьем пускались за ними вскачь, ловили

арканами жеребят, резали их и коптили мясо впрок.

Но вот наконец добрались до небольшой речушки. Вода в ней мутная и

какая-то густая, еле течет. Вдали столбиками тянулись к небу чахлые дымки.

Не без опаски пошли на них.

Оказалось, что это становище кочевого племени. Ни шатров, ни укрытий.

Все и вся под палящим небом. И люди полуголые, дочерна обгорелые. Оружие у

них — лук да стрелы.

Два человека, отделившись от лагеря, направились навстречу

пришельцам. Вид у них был явно встревоженный. Багарат Дола, владевший

наречием здешних племен, спросил:

— Какой вы страны, люди?

— Страна?.. А что это такое — страна?..

— Где живете?

— Ах, вон что!.. Живем где придется. Мир без начала и без конца.

— Какому богу поклоняетесь?

— И этого мы не ведаем. Что значит бог?..

Каранни удивился наречию, на котором говорили эти люди. Звуки

жесткие, как по ржавчине продирающиеся, слова долгие и монотонно связанные

одно с другим. И, разговаривая, они нелепо жестикулируют руками,

подпрыгивают. А волосатые-то какие! И все в гнойных струпьях.

Соответственно и зловоние от становища непереносимое.

Все кочевые насторожились. И стар и мал, и женщины и дети с

любопытством разглядывали прибывших, и что-то все говорили друг другу.

Вокруг становища паслись отары коз и овец. Тут же лениво дремали

мелкопородные собачонки.

Войско расположилось на постой на берегу реки, в значительном

отдалении от кочевья дикого племени.