Штефан Хейм - Хроники царя Давида

— Значит, кровь царя Саула лежит и на сандалиях Давида?

Но не успел Иоав ответить, как послышались голоса и звуки тяжелых шагов. Иоав вздрогнул, руки его задрожали, и по бороде опять потекла слюна. В помещение вошел Ванея, сын Иодая, и вопросил с угрозой в голосе:

— Снова оседлал своего конька? — А потом, повернувшись ко мне: — Про амаликитянина рассказывал?

Иоав бросился наземь и стал целовать Ванее ноги. Ванея же так его пнул, что старик отлетел в угол и остался там неподвижно лежать.

— Посмотри, — сказал Ванея, — и эта куча дерьма когда-то держала в своих руках власть над царством. А ты, Эфан, такой хитроумный и проницательный, что узнал ты у этой развалины?

Я склонил голову и промолчал.

— Не упрямься, — продолжал Ванея, — или мне придется выбивать ответ из Иоава?

— Я спрашивал у него относительно кончины царя Саула, — сказал я, — а также Ионафана, с которым Давид заключил союз.

— Иоав, — позвал Ванея. — Поди сюда.

Иоав подполз.

— Ну-ка, расскажи нам о кончине царя Саула, — приказал Ванея, — и о том, кто убил его и Ионафана.

— Ионафана, и Аминадава, и Мельхиуса, сыновей Саула, убили, филистимляне, — устало проговорил Иоав. — Битва с Саулом была жестокой, лучники стреляли в него, и был он ими тяжело ранен. И сказал Саул своему оруженосцу: «Вынь свой меч и порази меня им, чтобы не пришли эти необрезанные, и не закололи меня, и не надругались надо мной». Но оруженосец не решался сделать это, и тогда сам Саул взял меч и бросился на него. Увидел оруженосец, что Саул мертв, и тоже бросился на свой меч, и умер вместе с ним.

— А откуда тебе известно, что все было именно так? — спросил Ванея.

— Начальник филистимских лучников, — ответствовал Иоав, — которого я позднее взял в плен и допросил, клялся всеми богами, что видел это собственными глазами; кроме того, он видел также какого-то юношу, который выскочил из кустов, схватил корону и браслет и исчез, прежде чем филистимские лучники приблизились к мертвому царю.

— Так что получается, — подытожил Ванея, — что ни крови царя Саула, ни крови Ионафана на совести Давида нет.

— Именно так, — подтвердил Иоав.

Ванея занес кулак и ударил Иоава в лицо так, что изо рта у того потекла кровь и он упал наземь. Я поклонился и поблагодарил Ванею за помощь, которую он оказал мне в поисках истины о кончине царя Саула и Ионафана, с которым Давид заключил союз. Ванея посмотрел на меня тяжелым взглядом, и я мысленно воззвал к БОгу, чтобы грозу пронесло стороной. И ГОсподь внял мне, ибо Ванея усмехнулся и так ткнул локтем мне под ребро, что стал я хватать ртом воздух, а затем молвил:

— Если ты, Эфан, и впрямь знаешь так много, как мне сдается, то сдается мне, что знаешь ты слишком уж много.

Да восхвалится имя ГОспода, благословляющего тех, кто ищет истину, и порой даже слепой курице указывающего на зернышко.

Это случилось на шестой день наших поисков в царских конюшнях, где находились архивы: двое помогавших мне рабов, которые, как я уже упоминал, были сведущи в грамоте и в расшифровке различных письмен, вдруг радостно закричали. Я поспешил к ним — и увидел под кучей всякой дряни разбитый глиняный сосуд; вокруг него лежало множество глиняных черепков и глиняных табличек, многие из которых были повреждены. Большинство надписей на них были исполнены в манере иудейских писцов тех времен, когда Давид царствовал в Хевроне, однако писали их разные руки: то были почерки писцов Эфраимова и Вениаминова колена.

Поначалу я никак не мог поверить в то, что действительно вижу пред собой архивы Сераии, писца царя Давида времен его семилетнего правления в Хевроне и двадцатитрехлетнего в Иерусалиме. Наконец я во всю глотку принялся звать Элихорефа и брата его Ахию, а когда они прибежали, спросил, откуда этот старый сосуд.

Элихореф поднял один из черепков и стал пристально его рассматривать, а Ахия сказал, что такой сосуд никогда не попадался ему на глаза и что, возможно, здесь не обошлось без нечистой силы. Тогда Элихореф бросил свой черепок, словно тот обжег ему пальцы, и воскликнул:

— Да подвергнет меня БОг всяческим мукам, если я оставлю здесь этот сосуд и все, что к нему относится, более чем на одну ночь.

И поскольку приближался канун субботы, оба раба и я сложили черепки и дощечки в несколько мешков и отнесли их в дом № 54 по переулку Царицы Савской, куда добрались мы как раз в тот час, когда солнце уже собиралось закатиться за западный вал города.

И Эсфирь благословила свет в светильнике, и дом, в котором этот светильник стоял, и всех, кто был в этом доме; она показалась мне молодой и необыкновенно красивой, ибо смотрел я на нее с любовью в сердце; но вместе с тем я был полон нетерпения и хотел, чтобы суббота поскорее миновала, тогда я смогу открыть мешки и разложить свои находки.

Я, Эфан, сын Гошайи, выбрал из архивов Сераии документы, наиболее важные для истории, а также для понимания того, каким человеком был Давид. Там, где табличка или черепок повреждены и текст, несмотря на все старания, не удалось восстановить или дополнить, я оставил его так как есть. Все примечания и пояснения сделаны мною.

Обнаруженные документы охватывают период начиная с похода Давида на Хеврон, где ему суждено было быть помазанным в цари Иудеи, до его сговора с Авениром, сыном Нира, и другими о свержении Иевосфея, единственного оставшегося в живых сына Саула, бывшего царем Израиля в Маханаиме. Более поздние события, несомненно, отображались Сераией с неменьшей старательностью, собиралась и вся переписка, однако либо сосуды с этими письменами хранятся где-то в ином месте и ждут своего часа, либо, не дай БОг, бесследно исчезли.

Давид, сын Иессея, сказал мне:

— Сераия, посмотри на этих людей, что появились в Секелаге без всяких видимых причин; они оглядываются по сторонам и вынюхивают, не затачиваются ли копья, не куются ли мечи. Без сомнения, это лазутчики гефского царя Анхуса, моего сюзерена, или кого-то из других филистимских князей, которые мне не доверяют. И не без оснований, ибо ситуация среди детей Израиля запутанна и чревата всякими неожиданностями. С одной стороны, есть Авенир, сын Нира, с остатками войска, которые бежали от Гелувейской горы; Авенир собрал рассеявшихся солдат неподалеку от Маханаима, восточнее реки Иордан, в долине Газовой и сделал там царем Иевосфея, единственного оставшегося в живых сына Саула. А с другой стороны, в Секелаге стою я, Давид, сын Иессея, с почти тысячей воинов. Между мной и Авениром, во всех горах западнее Иордана до самого Дана, не найдешь ни власти, ни силы; кто первым продвинется в эту область, тот завоюет целое царство.