Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, февраль

И теперь Миша думал, к кому бы обратиться со столь деликатной, но, в общем—то, простой просьбой.

Орлов поездкой в трактир и священнику, хоть и остался не очень доволен, но кое—какие новые сведения все—таки появились. Можно было поразмыслить, в каком направлении двигаться дальше. Ведь пойти на убийство способен не всякий, а в частности такое кровавое, как на Курляндской. Это надо быть зверем, а не личностью в человеческом облике. Вот если Морозовы собирались покупать трактир, а это, как не крути, тысяч пять—семь серебром, то должен же об этом кто—то знать? Ильешов, скорее всего, вызвался пособить землякам. Может быть, он нашёл заведение и даже свёл покупателя и продавца. Значит, надо искать там. Ведь не могли рассказывать Морозовы направо и налево о будущей покупке. Вот даже в артели и то толком не знали об их намерениях. Найти бы… возникает вопрос «как?»

Порой знаешь, что вот преступник, а поделать ничего не можешь. Все он, злодей, устроил так, чтобы отвести от себя подозрения. Долго, видимо, думал, прикидывал, кого можно подвести «под монастырь». Самое трудное в расследовании вывести такого человека на «чистую воду».

Путилин вернулся с еженедельного доклада высокому начальству, которое кроме ежедневных реляций по городским происшествиям, желало видеть начальника сыскной полиции самого.

Сегодня градоначальник столицы генерал—лейтенант Фёдор Фёдорович Трепов находился в превосходном настроении. Застарелая болезнь, не дававшая в последние дни покоя, отступила прочь, поэтому, невзирая на столь ужасное преступление, каковых давно не было в городе, он внимательно выслушал Ивана Дмитриевича, задал несколько ничего не значащих вопросов и напоследок добавил:

– Господин Путилин, надеюсь, мне не придётся докладывать Государю о неудаче в этом кровавом деле сыскного отделения.

Иван Дмитриевич выслушал напутствие, хотел возразить в ответ, что «все в руце Божьей», но слова чуть было не сорвавшиеся с языка, так на нем и остались. Иван Дмитриевич давно усвоил, что невысказанное слово становится воистину золотым, да и не следует «дразнить гусей», когда преступник ходит по земле и неизвестно, что ещё задумал.

В своём кабинете Иван Дмитриевич сел за стол и. подперев рукой щеку, смотрел на окна, разрисованные причудливыми морозными узорами. Окунаться в кровавые столичные происшествие не хотелось, да и мыслей особо не было. Курляндская, конечно вызывала определённое беспокойство, но не хотелось вспоминать разбитые головы троих ребятишек, уложенных в ряд, словно преступник намеренно бросил вызов именно ему, начальнику сыскной полиции Ивану Дмитриевичу Путилину, что, мол, я вот, рядом, но руки слишком коротки достать меня.

Минут пять Путилин сидел в тишине, пока стук в дверь не нарушил уединения.

Не успел начальник сыскной полиции произнести ни слова, как дверь отворилась, и вошёл штабс—капитан Орлов.

– Позволите?

– Да, да, Василий Михайлович, – произнёс Путилин, – прошу. – И указал рукой на стул.

Штабс—капитан прошёл к столу.

– Мне стало известно, – иной раз Василий Михайлович обходился без вступлений и предисловий, чётко по—военному докладывая о новых обстоятельствах, открывшихся в расследовании. И сейчас доложил Ивану Дмитриевичу о встрече со священником и нынешней хозяйкой трактира «Ямбург».

– Любопытно, – только и произнёс Путилин, не отрывая взгляда от узоров на окне, – любопытно, – повторил он.

Штабс—капитан молчал.

– То, что Дорофей Дормидонтыч завещал своё состояние Марии, я не удивлён, – Иван Дмитриевич провел рукою по лицу, – но меня более занимает, кто кроме священника знал об этом обстоятельстве?

– Я думаю, – Орлов замолчал, словно собирался с мыслями, – кроме подписавших духовную доктора Мазуркевича, его помощника Николая, мог знать и Семён Иволгин.

– Иволгин? – брови Путилина приподнялись в удивлении. – Мне кажется. Василий Михайлович, он в нашем деле лишний. Подозревать его, конечно, можно, но слишком уж сложно, чтобы вдова, будем называть Марию именно так. Воспылала страстью к работнику трактира после смерти благодетеля? Я не верю и поэтому уверен, что он не мог убить Ильешова. Хотя, – Путилин на миг замолчал, – если он вызывает ваш интерес, то проверьте его. Я не против.

– У меня тоже возникли подобные мысли, – штабс—капитан улыбнулся, – но, как говорится, в тихом омуте черти водятся.

Иван Дмитриевич покачал головой.

– Василий Михайлович, если Иволгин у вас вызывает интерес, то никак не могу помешать вашему следствию. Но вот доктора… – он посмотрел на Орлова.

– Мазуркевича. – подсказал Василий Михайлович.

– Благодарю, – вновь кивнул головой Путилин, – Мазуркевича и его помощника проверить стоит и внимательнее, не связывает ли их что—либо с Марией.

Теперь у Орлова поднялись к верху в удивлении брови, и он произнёс:

– Это уж я проверю в первую очередь.

– Стоит, – Иван Дмитриевич сам находился в затруднении, да, преступление жестокое, до боли кровавое, но ниточки слишком ненадёжные, чтобы на них надеяться. Морозовы – семья замкнутая, но не могли же они свои планы держать в себе, кому—то что—то да могли сказать. Ильешов, свидетель их планов, мёртв. В артели навряд ли знали о дальнейших планах. Хотя кто знает, кто знает? Может быть, там тоже есть кончик ниточки, которая приведёт к преступнику. Дело—то такое непредсказуемое. Это показала кровь в квартире убитой семьи. Слишком уж нарочито совершено злодейство. Вся семья изведена под корень. Но может быть и иначе, что главной жертвой стал господин Ильешов, а остальное совершено лишь для отведения взгляда в сторону, чтобы искали преступников, заинтересованных в смерти Морозовых, а уж никак не Дорофея Дормидонтыча. Что может быть самой прямой дорогой.

– Три года срок, – Орлов почесал висок, – ждать столько времени для совершения преступления? Сомневаюсь.

– Может вы и правы, – Путилин сощурил глаза, – но проверить следует.

– Проверю.

Жуков, не смотря на некую неприязнь к Адресной Экспедиции, так и не решился попросить посетить её вместо себя кого—то другого..

С тяжёлым сердцем он открыл дверь, привратник не обратил на Мишу внимания и не открыл перед ним тяжёлую дверь. Снисходительно улыбнулся, сверкнув передними отсутствующими зубами.

– Михаил Силантич, – склонил в поклоне голову привратник, но в словах чувствовалось некая снисходительность.

Миша кивнул в ответ и начал подниматься по широкой лестнице на второй этаж, где располагался архив Адресной Экспедиции.

Надворный советник Соловьёв остановился на минуту у комнаты дежурного чиновника, который приветливо улыбнулся.