Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, февраль

– Иван Дмитриевич в кабинете? – спросил Иван Иванович.

– С четверть часа тому вернулся с доклада градоначальнику, – ответил чиновник.

Надворный советник даже не спросил. А вскинул к верху брови, мол, как настроение Путилина.

– Доволен. – Однозначно произнёс чиновник, имея в виду, что Иван Дмитриевич вернулся не хмур и не в дурном настроении.

Соловьёв тяжело вздохнул и направился к Путилину на доклад.

Чиновник Адресной Экспедиции неприязненно взглянул на Мишу, но на лице появилась слащавая улыбка.

– Михал Силантич, давненько в наших краях не бывали?

Жуков в ответ пожал плечами, мол, дела.

– Понимаем—с, – взгляд чиновника ни на йоту не подобрел, а только стал ещё более колючим и в нем появились чёрточки язвительности. Вы ж не чета нам, червям архивным, вы ж делами наиважнейшими заняты.

– Я к вам с поручением, – начал Миша, но был перебит чиновником.

– К нам только с поручениями, не только из сыскного, но и из министерств приходят, – и архивариус поднял указательный палец к верху, словно хотел показать, что к нам ходят люди поважнее. – И к вашим делам мы с понятием относимся.

С языка Жукова чуть было не сорвалось обидное для чиновника Адресной слово, но Миша сдержался и расплылся в улыбке.

– Какого угодно на этот раз преступника следует найти?

– О нет! – Жуков отмахнулся. – На сей раз не преступника, а крестьянина с Ямбургского уезда.

– Поищем вашего крестьянина, – глаза так и буравили сыскного агента, – и как его прозывают?

– Значит, Синельников и есть наш разыскиваемый убийца Прекрестенского? – задал вопрос Путилин не ради уточнения, а от того, что, наконец, старое дело обрело новое дыхание.

– Видимо, да, – Соловьёв сел удобнее на стул.

– Видимо или?

– Иван Дмитрич, я уверен, что убийца найден, – резко произнёс Соловьёв, – но я уверен, что нет ни единой ниточки, чтобы его обвинить в злодеянии.

– Да, – Путилин вцепился в подлокотники кресла, – складывается не очень приятное положение для нас. Мы знаем преступника, но нет возможности его задержать, ибо любой прокурор не даст делу, присяжный поверенный не оставит камня на камне от наших обвинений, так что тащить его в окружной суд не представляется возможным.

– Совершенно верно.

– А если, – начал Орлов и умолк.

– Василий Михайлович, продолжайте, – обратился к нему начальник сыскной полиции.

– Нет, прошу прощения, но я поторопился.

– Я понимаю, что в этом деле нам надо отойти в сторону и дать проживать кровавые деньги господину Синельникову? – В голосе Путилина появились железные нотки.

– Иван Дмитрич…

– Я, Иван Дмитрич, уже сорок с лишком лет.

– Иван Дмитрич, этого злодея мы не упустим.

– Я уповаю только на сие обстоятельство, убийца найден, – и добавил, – хотя подступиться к нему не можем, словно малые дети ходим вокруг да около.

– Иван Дмитрич, – серьёзный вид Соловьёва говорил о решительности в поимке преступника, – мне нужны три агента, чтобы Синельников был под нашим наблюдением и днём, и ночью.

Путилин задумался.

– Нет, Иван Иваныч, к сожалению. Я могу в ваше распоряжение дать двоих агентов, но никак не трёх. Слишком много дел.

– Постараюсь не упустить ни единого шага Тимофея Синельникова.

– Постарайтесь, – недовольно засопел Путилин, словно Иван Иванович не справился со слежкой и агенты потратили время впустую. На Ивана Дмитриевича всегда обрушивалось плохое настроение, когда он не чувствовал в себе новых поворотов в следствии. Ему казалось, что преступник умнее и предусмотрительнее нерасторопных сотрудников сыскной полиции. Такое положение больно било по самолюбию и хотелось показать, что жалование и поощрения получает не зря. А за такие вот, казалось, безнадёжные дела, на которые в других губерниях поставили крест и сдали бумаги в архивное отделение, чтобы более о них не вспоминать. Или уподобились арестовать такого Синельникова и через месяц—два выпустили с высоко поднятой головой, что, мол, никакой он не преступник, а даже честнейший человек, обвиненный в злодеянии, которого не совершал.

Жуков был крайне удивлён, когда чиновник с колючими глазами и с улыбкой на лице, положил перед ним бумагу, на которой каллиграфическим почерком значилось:

«Перегудов Ефим Иванов, 1838 года, православный, из крестьян Санкт—Петербургской губернии Ямбургского уезда Княжевской волости села Котино, согласно адресному билету, установленному приказом №177, статьи 1 от 22 июня 1867 года, проживает в доме купца Чистякова по Лиговскому каналу, место жительства за время нахождения в Санкт—Петербурге не менял».

Почему—то Жукову пришли строки из инструкции чиновникам Адресной экспедиции, принятой несколько лет тому:

«Всякое лицо, пребывающее в Санкт—Петербург, обязано дать заведывающему домом, в котором остановится, вместе с видом на жительство, сведения о себе, как означено о сем в графах адресного листка, для чего доставить ему два бланка самого листка. Листки эти, по предварительном внесении помещаемых в них сведений в домовую книгу, доставляются заведывающими домами в полицию, на точном основании статьи 345 Устава о паспортах».

Сыскной агент на радостях готов был расцеловать чиновника с колючими глазами, но посчитал такое поведение недостойным младшего помощника начальника сыскной полиции, тем самым ограничился словами искренней благодарности.

– Михал Силантич, – понизив голос и наклонившись над столом, произнёс чиновник, – не соблаговолите уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени.

Отказываться было глупо, в Адресную приходилось наведываться довольно часто, ведь это самый короткий путь к разыскиваемым людям, ежели, конечно, они не скрывались и не имели адресных билетов, взять хотя бы, Гришку Шустова, колесившего по России в поисках лучшей жизни.

После некоторого молчания Путилин сказал:

– Как себя чувствует Иван Андреевич?

Поначалу надворный советник не мог сообразить, о ком идёт речь. Вроде бы в расследуемых делах такое имя не встречалось. Соловьёв даже потёр рукой лоб.

– Простите, – наконец сказал он и вопросительно посмотрел на Ивана Дмитриевича.

– Как самочувствие Волкова?

Иван Иванович облегчённо вздохнул.

– Норовит сбежать на службу, но доктор прописал покой.

– Ну, если уже спешит сбежать из дому, то с полной уверенностью можно сказать, что идёт на поправку.

– У Шустова рука тяжёлая.

– Нет, Иван Иванович, надо всегда быть на страже, преступники не ограничены правилами поведения.

– Всякое бывает.

– Согласен, но терять бдительности никогда не надо. Хорошо, что так обошлось, а ежели, – и Путилин умолк, не высказав до конца трагической мысли.