Александр Коломийцев - Русские хроники 10 века

– То старцы-кощунники, – негромко произнёс отец.

– Ага, – так же тихо отозвался сын, во все глаза разглядывая волхвов.

Посреди утоптанного за многолетье требища Добрыга остановился, велел сыну:

– Стой здесь, – сам скрылся в храмине.

Ставр постоял, оглядываясь, почесал ногой ногу. Пробежаться бы, заглянуть в храмины, поглядеть, чем волхвы заняты. Поди, день-деньской над чарами колдуют, смотрят, что было, что будет. Но святилище не родная Рогатица, куда захотел, туда пошёл, заругаются волхвы, боязно. Не успел Ставр забояться по-настоящему, вернулся отец в сопровождении средних лет волхва. Ставр думал, все волхвы – старые старики.

– Идите, восславьте Рода и всех богов наших, – приговаривал волхв. – Требы твои обильны, боги помнят тебя. Мы довольны тобой, Добрыга. Учи тому же челядо своего, по Прави жить, богов славить. Идите.

Отец с сыном пересекли требище и оказались у внутренней крады, правильным кругом опоясывавшей вымощенную камнем площадку. На краде выступающими лепестками располагались восемь каменных кострищ. Сейчас камни были серы от усыпавшей их золы. В противоположной стороне круга высилась святыня – капь Рода.

Капь представляла собой закопанный в землю полуторасаженный четырёхгранный дубовый столб, завершаемый круглой шапкой. С верхней грани на молящихся смотрела важная женщина, под ней мужчина раза в три меньше ростом тянул в стороны руки, словно хотел с кем-то сплести их. На нижней грани был изображён хвостатый ящер.

Добрыга поблагодарил богов за мирную жизнь, за достаток в доме, просил не оставлять его с семейством своим попечением. Затем обратился к Сварогу, покровителю ковачей. То была главная молитва, из-за неё и пришёл в святилище, с вечера ещё задумал. Просил Добрыга Сварога обратить сердце старшего сына Якуна к корчему делу. Давно приметил: нет у Якуна усердия, не лежит душа у сына к отцовскому делу, и от того болело отцовское сердце. Помолившись, объяснил сыну:

– На нас смотрит Макошь, с той стороны, – показал левой рукой, – Лада, а там, – поднял десницу, – Перун. На полдни смотрит Дажьбог. То всё – небесные боги, под ними людие в хороводе, то – земля, внизу – ящер, то поддонный и подземный мир. Всё вместе – Род животворящий, он во всё сущее жизнь вдохнул.

Перед капью горел небольшой костёр, питаемый дубовыми полешками. На исходе года, тёмной студеньской ночью костёр угасал. Верховный новгородский волхв Богомил добывал живой огонь, и начинался праздник Рода, рождался Род и зимнее солнце – Колядо, а через пять дней начинался Новый год. Живой огонь волхвы добывали ещё дважды – в месяце сухом, на Масленицу, и в кресене – на Купалу. Ставр с приятелями, сколько ни пытались, не смогли добыть огня, как волхвы. Деревяшки обугливались, пахло жжёным деревом, даже дымок курился, мальчишеские ладошки немели от усилий, но огонь так и не появлялся.

Научить отпрыска жить по Прави и славить богов – первейшая отцовская обязанность. Не выходя за пределы внутренней крады, Добрыга объяснял челяду устройство мироздания, как сам его понимал. По отдельности мальчонка понимал про каждого бога, но единым целым божественное устройство не воспринималось.

Световит – божий свет, Дажьбог – белый свет, Хорс – солнце. А ещё – Колядо, Ярило, Купала.

Все разные и всё едино. Если Хорс – солнце, то кто такой Колядо? И почему зимой – Колядо, а летом – Купала?

В детской головёнке полученные сведения не укладывались в единое гармоничное целое. Потому Ставр оставлял на долю взрослых разбираться в хитросплетении существования небожителей. Детская голова воспринимала небесный мир как данность, как составную, не совсем понятную, но тем не менее реальную часть всего необъятного мира. Главное для мальчишки заключалось в ином. Новый год – весёлый праздник, как Купала. Мороз кусается, горят щёки, щиплет нос, уши, а всё равно – весело. Мать печёт сладкие медовые и творожные заедки. Из погреба достают мочёные яблоки, бруснику. Еды вдоволь, какой хочешь. Взрослые веселятся, поют песни, устраивают игрища. Парни и молодые мужики сходятся на поединки. Детвора крутится меж взрослыми. Гусельники поют былины про Садко, Марью Маревну, князя Славена. Старцы-кощунники поют жития богов. Слушать гусельников, конечно, веселей. Детвора катается на санках, сбившись стайками, ходит по соседским избам, славит Рода, Коляду. Гостям всюду рады, угощают сладкими заедками, квасом. Весело!

Помолившись, поговорив о божественном с сыном, Добрыга вернулся на требище, зашёл в ближнюю храмину. На этот раз Ставра позвал с собой.

Людей в помещении не было. В передней части находилась печь и невысокие деревянные кровати, покрытые сукмяницами. В храмине Ставр никогда не бывал, потому вертел головой во все стороны. Отец уверенно пересёк жилую половину и вошёл в большую горницу, где за небольшими столами сидели два волхва. Один читал свиток, другой писал. Столы стояли у стены, обращённой к требищу, у слюдяных оконцев. Остальные стены были заняты полками. На полках стояли плоские и глубокие чаши, испещрённые непонятными значками, лежали свитки. Две небольшие полки занимали дощечки, скреплённые ремнями в толстые пачки.

Взрослые с почтением приветствовали друг друга. Ставр, забыв о благопристойности, во все глаза глядел на незнакомые, таинственные предметы, с трудом подавляя нетерпеливое мальчишеское стремление потрогать, рассмотреть, повертеть в руках. Волхв, с которым разговаривал отец, встал со скамьи, взял с полки массивную чашу с загадочными значками, протянул юному гостю.

– Сядь на скамью, – велел тянувшему руки Ставру. – Чаша тяжёлая, уронишь.

– С этой чашей чудеса творят? – спросил Ставр прерывающимся от волнения голосом. Про себя подумал: эх, жаль, никто не видит его с такой чашей в руках!

– Нет, – волхв усмехнулся, потрепал мальчишку по волосам, задержал взгляд умных, добрых глаз. – У кудесников свои чаши, чарами зовутся. А на этих чашах резы нанесены. Все резы разные, особые. По ним мы узнаём, когда какого бога славить, когда тепло наступит, когда морозов ждать, когда дожди пойдут, когда сушь придёт. Ну, гляди, гляди, не урони только.

Волхв взял с полки свиток, развернул на столе и принялся толковать с Добрыгой. Волхв произносил непонятные слова на чужом языке, потом говорил с ковачем по-русски. Ставр понял лишь, что беседа шла об оцели. Внимание его занимали непонятные значки, начертанные на чаше: зубчики, косые кресты, одинарные и двойные, всевозможные линии – волнистые, прямые.

Беседа взрослых закончилась, но отец не поднимался, мучил десницей бороду.

– Скажи, Колот, что о христианской вере думаешь? Помаленьку-помаленьку, всё больше христиан на Руси становится. Уже и у нас на Славне поп Иакинф объявился. Избу нашёл, молятся там.