Александр Коломийцев - Начало

© Коломийцев А. П., текст, 2018

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2018

Гора скрывала много тайн. Со времён «чуди незнаемой» люди пытались познать их. В недрах её текли реки расплавленного золота и серебра, в пещерах лежали груды слитков драгоценного жёлтого металла. Все эти богатства стерёг со своими свирепыми помощниками обитавший в тёмных запутанных переходах кровожадный Змей полоз о семи головах. Неохватное тулово его тянулось на десятки саженей. Так гласили стародавние предания. Обходили стороной Змеёвую гору люди робкие, несмелые. Рисковые же, алкавшие несметных богатств и сокровищ, проникали в ходы, прорытые «чудью незнаемой», из них в змеиные лазы и исчезали бесследно, ибо лишались живота своего от одного лишь змеиного свиста. Пробирались рисковые люди в недра Горы, уходили и не возвращались. Богатство прельщало, подобно колодцу, пригрезившемуся умирающему путнику в безводной пустыне. На смену сгинувшим искателям счастья являлись новые. Их истлевшие костяки находили горные служители в старых выработках. Имелись и иные тайны. Из Змеиной горы вёл подземный переход в соседнюю, пустую внутри. Там по зеркальной глади неохватного взором озера, застывшего в жутком безмолвии, скользил струг, до краёв наполненный червонным золотом. Искали рисковые люди то озеро, даже находили и струг видели, а взять ничего не могли. Ужас великий охватывал их, не помнили, как наружу выбрались, и путь к озеру забывали. Но то всё не главные тайны. Главная же в том – в недрах горы Змеиной скрывался вход в Беловодье. Беловодье! Блаженная мечта униженных и оскорблённых. Не было в Беловодье жестоких и алчных бояр и дворян, свирепых царей и гонителей веры, жестокосердных и беспощадных горных командиров и их прислужников. Не было в Беловодье ни злата, ни серебра, ни драгоценных каменьев, не знали в Беловодье про воровство, пьянство и блуд, всякие немочи. Но были в Беловодье вечная красота и истина. Жители сего благословенного края были светлы и чисты и ликом, и душой; все мужеского пола крепкого сложения, а женского – статны и миловидны. Все они были добры и справедливы, равны меж собой, никто не унижал и притеснял другого. Мужчины и женщины жили в любви и честном супружестве, и дети на радость родителям рождались здоровенькими. Пашня была плодородна – злаки, всякий овощ, вертограды давали обильные урожаи, а скот плодился и тучнел на вечнозелёных пастбищах. Люди, населявшие Беловодье, жили в достатке и благоденствии, без всякой зависти друг к другу. Не в стылой пустыне у Ледского моря, не в горных дебрях, не в долине Бухтармы, не за горами Богогорши, не в Китайском государстве у неведомого озера Лобнор находилось Беловодье, здесь, в запутанных, сочащихся водой, осыпающихся проходах Змеиной горы прятался вход в землю обетованную. Так рассказывали бывалые люди. Уходили в мрачные подземелья люди, искавшие справедливости в этой жизни, а не в загробной, уходили и не возвращались. Не всякий тот вход находил, и не всякому вход открывался. А и о тех, кто проникал в Беловодье, ничего не слыхали. Кто ж по своей охоте покинет земной Ирий?

Солнце добралось до темянника и вовсю припекало. Над водой резвились стрекозы, садились на поплавок, раскачивая его из стороны в сторону, у берега в небольших заводях скользили плавунцы. Ветерок шевелил вершины сосен, и те издавали глухой гул, порой ветерок льнул к земле, колыхал лозняк, рябил воду. Михайло вытащил и смотал удочку, забрал улов и, обогнув заросли лозняка, вышел на широкую песчаную косу. Опустив в воду кукан с окунями, разделся, забрёл на мелководье, долго плескался, простирал рубаху, порты. Выйдя на берег, улёгся на горячий песок, подставив жарким лучам тело с выпирающими рёбрами, худющими ногами. Благодать! Так бы и лежал и день, и два, и три, отогреваясь после мрачного душного подземелья. И дышал, дышал полной грудью чистым воздухом, пахнущим нагретыми соснами, речкой, травами.

Сегодня воскресенье, прошлую неделю отработали дневную, завтра идти в ночь. Отпросившись у десятника, три друга ушли на Корбалиху порыбалить, погреться на солнышке.

Подошёл Овдоким с куканом и удочкой. Сел рядом, спросил негромко:

– Греешься?

– Греюсь. Так ноги крутило, мочи не было терпеть.

– А ты их в песочек, в песочек зарой. Песок-от горячий, все кости прогреет, полегчает.

Овдоким посидел немного, ероша бороду и морща лоб. Какая-то беспокойная тревожная дума не давала покоя горному служителю. Резко поднявшись, Овдоким наломал сушняка, развёл костёр, устроил очаг, подвесил на перекладине котелок с водой, бросил в него пару горстей пшена. Подобрав плоский голыш, принялся чистить на нём рыбу. Послышался шум шагов по траве, и на косу вышел третий удильщик, парень лет восемнадцати. Третий рыбак был самый добычливый: на кукане среди окуней серебрились три сорожки.

– Ну, ты, Митяй, как лось, ломишься, – проворчал Овдоким.

– Видал?! – радостно воскликнул парень, снимая с кукана рыбу и показывая крупную сорожку. – Фунт потянет! Я уж забоялся, лесу б не оборвала. Я тамочки, – захлёбываясь от удачи, продолжал он, – на заутине место надыбал.

Овдоким взял рыбину, взвесил на ладони.

– Не, не будет фунта, на полфунта с лишком, пожалуй, потянет.

Митяй шмыгнул носом, возразил обидчиво:

– Ну да, не потянет! Никак не меньше фунта.

Парень ещё переживал восторг удачи, голубые глаза его опушённые длинными ресницами, радостно блестели. Михайле, казалось, дела нет до рыбы. Лежал молча, не вступая в спор товарищей своих, глядел в голубую вышину. На большеносом широкоскулом лице его читалась безмерная усталость и отрешённость.

– На ножик, дочисть рыбу.

Овдоким отдал молодому товарищу нож, сел на песок, глядя на играющую солнечными бликами речку.

Это были холостые рабочие с рудника, зрелые мужики лет за тридцать. Долбили шпуры, дружбу водили давно.

Весной к ним приткнулся молодой откатчик Митяй.

Уха закипела, забурлила. Овдоким сдобрил варево солью, бросил в него две луковицы. Хлебали молча, дуя в деревянные обкусанные ложки.

– Эх, лепота-то какая! Как в Беловодье! – воскликнул Овдоким, выплёвывая кости и блаженно растягиваясь на песке. – Солнышко греет, брюхо сыто, ни тебе мастеров, ни шихтмейстеров.