Александр Коломийцев - Начало

Пашка решил, что Хрусталёв мастер, или десятник, или ещё какой смотритель, но тот оказался простым горным служителем. Мастером оказался бритый мужик в тёплом картузе и сапогах. Основным занятием мастера было покрикивать на рабочих и не давать им передышки. Объяснение Хрусталёва было коротким.

– Вот смотри, мы с Федькой вот эту хреновину ставим сюда, Гришка с Петрухой подсовывают хреновинки, а ты в дыру вталкиваешь болт. Потом на болт наворачиваем гайку.

Работа оказалась не такой простой, как объяснения. «Хреновина» и «хреновинки» не укладывались в положенное место, приходилось браться за топор. Отверстия не совпадали, болт не лез в предназначенное место. Хрусталёв покрикивал на Пашку, командовал товарищами, куда двигать детали. Мало-помалу работа всё же продвигалась.

Вечером Хрусталёв предложил:

– Вы с дружком бабе моей муку принесите, отсыпьте сколько-то, она вам хлебов напечёт.

В доме купца Мелентия Трифоновича Черемисова собиралась игра. Не копеечная игра вроде пикета или кадрилии, игра серьёзная – «фараон». Иной раз после этой игры владельцы сотен душ крепостных или купцы первой гильдии, изрядные капиталисты вставали из-за стола, лишившись своих имений, крепостных и капиталов. Но такие драмы случались в столицах, затрапезному городишке у горы Змеиной подобные крушения были неведомы. И всё же держать банк, подрезать собирались люди солидные, при деньгах. Шушера вроде шихтмейстера Леманна или гарнизонного подпоручика Васьки Дементьева не приглашалась. Подпоручик картёжник был заядлый, но неудачливый и горемычный. Карта шла ему раз в год. Имел Васька тридцать лет от роду, а дослужился всего лишь до подпоручика. Был он картёжником и безмерно потреблял горькую. Жил Васька на одно жалованье, хотя в заволжских степях имелась у него деревенька в двадцать душ крепостных. Один раз в год присылал староста своему барину рублей двадцать пять – тридцать ассигнациями. Как небезосновательно предполагал барин, староста его нагло обкрадывал. Но и те крохи, что поступали из деревни, Васька спускал за неделю. Второй год Васька грозился остепениться, выйти в отставку и уехать на жительство в свои владения. Первым делом по приезде в имение, собирался на колодезном журавле вздёрнуть старосту, затем навести в деревне порядок и жениться. Жениться хоть на перестарке, хоть на уродине, да хоть кривой и горбатой. Непременным условием женитьбы должны быть двести душ крепостных в приданое невесте. К сорока годам Дементьев предполагал стать первейшим помещиком в своей губернии, близким другом губернатора и уважаемым человеком. Каким чудесным образом это превращение произойдёт, будущий помещик не задумывался. Ни в коровах, ни в пшенице, ржи и прочих злаках и огородных овощах Дементьев не смыслил ни бельмеса. Остепениться никак не удавалось, и отъезд в имение откладывался, ибо Дементьев прекрасно понимал, ни один папаша не выдаст своё сокровище за такого моветона, будь он хоть полковником, а не подпоручиком. Хотя и слыл Дементьев заядлым картёжником, готовым резаться в любое время суток, в какую угодно игру, солидные люди подрезать с ним не садились. Подпоручик прославился неудачником, и платить долги ему было не из чего.

Алоис Николаевич намеревался раздеть либо купца, либо Фёдора Теодоровича Берга, служившего на руднике маркшейдером. Купец был при деньгах, на то он и купец. Игроком был слабым, начинающим, и это сулило поживу.

Мелентий Трифонович Черемисов в городе был личностью примечательной. Уставного капитала имел две тысячи и числился по второй гильдии. Три с лишком года по своим купеческим делам Черемисов путешествовал по всей необъятной губернии. Живал и в Томске, и в Иркутске, и в Барнаульском посёлке, и в Бийске. Весной вернулся в Змеиногорск. Летом у него месяца два на постое жили горные чины из Главного Бергамта. Ради забавы или от нечего делать постояльцы выучили своего хозяина французской игре «штосс». Змеиногорские купцы и мещане играли во всевозможных «дурачков» и «ведьм». Но не только пристрастие к иноземной игре выделило Черемисова из общей среды. Мелентия Трифоновича словно подменили. Перво-наперво сбрил бороду, затем сменил купеческую поддёвку и сапоги на рубаху тонкого полотна с кружевами, жилетку, кюлоты и башмаки с пряжками. Дальше – больше. Бородатых друзей и знакомцев словно бы сторонился, зато к самому стали захаживать гарнизонные офицеры и горные чины. В отместку бородатые друзья и знакомцы смотрели на Черемисова косо.

Как мнилось Лампрехту, Фёдор Теодорович был ныне при деньгах. Три года назад Горное начальство отказалось от услуг перекупщиков, и заготавливать у крестьян зерно, сало отправляли горных чинов. Зерно, сало чины закупали по твёрдой цене, установленной начальством. В нынешнем году заготовками занимался маркшейдер Берг. В истраченных суммах Берг отчитался до полушки. По какой цене в действительности закупался хлеб, сколько денег осталось в кармане, о том ведал лишь сам заготовитель. В том, что хлеб закупался именно таким образом, Алоис Николаевич был совершенно уверен. Сам он как раз так и производил бы закупки. Зачем отказываться от того, что само в руки плывёт? Берг – мужчина ушлый, мимо рта ложку не пронесёт.

Солёные рыжики, сдобренные тмином, укропом и мелко нарезанным чесноком, острым духом щекотали ноздри, призывали: «Выпей и закуси!» Блюдо с варёной говядиной соседствовало с холодцом, тельным, всякими заедками: пирогами с разнообразной начинкой, ватрушками. Венчал стол десятериковый штоф с пенником.

– Откушайте, господа! Прошу к столу. Не обессудьте, всё по-простому, всяких бланманже не имеем, – Мелентий Трифонович, трижды сделав полупоклон, обеими руками показывал на стол. – Дам-с нетути. Кафтаны, ежели пожелаете, можно снять.

– А что, Алоис Николаевич, – Берг облизнул сочные губы жизнелюба, потёр мясистые ладони, – с морозцу-то приятственно по чарочке откушать.

Горные чины без церемоний опрокинули по чарке, захрустели грибами. Лампрехт принялся за говядину, Берг подцепил кусок холодца. Черемисов налил ещё по одной. Выпив, Лампрехт расстегнул кафтан, утёр лицо платком.

– А и натопил же ты, братец!

– Пар костей не ломит, хе-хе, – хихикнул Черемисов.

– Что ж ты, милейший Мелентий Трифонович, от своего сословия отступился, бороду сбрил, платье переменил? – снисходительно спросил Берг.

– Цивилизация-с, уважаемый Фёдор Теодорович, цивилизация, – опять захихикал Черемисов. – Как можно по старинке содержать себя?! Я такого мнения: купец не тёмный мужик, и к наукам должен охоту иметь, и содержать себя по-европейски. А поведайте мне, господа, вот что: слухи по городу ходят, будто бы в самих недрах горы Змеиной строится колесо необыкновенной величины. Там, в подземелье, – Черемисов показал рукой на пол, – колесо. Нешто правда?