Александр Коломийцев - Русские хроники 10 века

– Вишь, как в Игоревом ряде уложились. Уж Игорев ряд менять надо, а сейчас и того нет, – проговорил осердясь. – Платить мыто – того в ряде не было. Ежели гость с княжьей грамотой приехал, то торгует вольно. Ныне же и корсуньцы десятину тянут, и Царьграду плати.

Владимира же раздражал недостаток почёта, оказываемый ромеями руським людям.

– Почто зимовать в Константинополе руським гостям нельзя? – от избытка чувств Владимир фыркнул. – Жить можно только в посаде, и то в одном месте, в Царьград входить с царёвым мужем и без оружия. У нас гости живут вольно. Нешто руськие гости дети малые или крамолу против басилевса учинить хотят? Такой ряд менять надобно. Коли у басилевса нужда в Руси есть, так пускай греки руських людей почитают, а не считают нас дикими сыроядцами.

– То по договору зимовать в Константинополе греки не позволяют, – сердито басил Добрыня. – Ныне и вовсе руським гостям только три месяца в Царьграде жить позволяют. И всё под приглядом царёва мужа. Греки его лигатарием кличут, – вымолвил без запинки чужеземное слово. – Без того лигатария шагу ступить нельзя, – развернувшись у окна, кивнул рядцу: – Бери чистый лист, писало, записывай.

Начал Владимир.

– Перво-наперво запиши: ежели руськие гости пожелают, то место им для жительства в самом Царьграде отводили, а не в посаде. И живут, сколько понадобится, хоть год, хоть два.

Добрыня вставил своё.

– Руським гостям, что имеют грамоту великого князя, торговать вольно. Ни в Корсуне, ни в Царьграде мыта с них не брать.

Рядец не успевал записывать, и Владимир с Добрыней заговорили меж собой.

– Как же ты говорил, верный человек в Царьграде год прожил, коли гостям позволяют три месяца жить, а зимовать и вовсе не дают.

Владимир смотрел прищурившись, словно уличал уя во лжи.

– Я ж объяснял. Ромеи жадны до золота и подарков. Мужи и жёны, что в царёв двор вхожи, до блуда охочи. Через золото да блудную жену много узнать и сделать, что законом запрещено, можно. Дак золота да подарков не напасёшься.

– Так, записывай далее, – продолжал Владимир, заметив, что рядец бездельничает. – Чтоб в Днепровском устье руськие люди рыбу ловили вольно, где хотят, понадобится – и зимовать оставались, где захотят, – спросил у Добрыни: – Ещё чего добавим?

– Чтоб в Царьграде руським людям и слам, и гостям, и всяким, кто по иной надобности приедут, коли грамоту великого князя иметь будут, входить вольно и при оружии. Ежели какие споры с греками выйдут, то пускай те споры царёв муж разбирает, как в Игоревом ряде уложено. На сем закончим. Слы ромейские прибудут, послушаем, что скажут. С дружиной потолкуем, потом решим, – и велел рядцу: – Пока спрячь свиток.

Вести были благими, хорошие были вести. С булгарами установили вечный мир, с ляхами замирились, печенеги притихли. Подошла середина лета, а степняки не пересекали русских рубежей. Византия, могущественная, змеенравная, привыкшая действовать чужими руками, захлёбывается в собственных неурядах. Долгая брань – что дыра в бочке. Через дыру вся вода выльется, брань все куны из казны вытянет. Нет сейчас у греков лишнего золота, чтобы печенегов или угров на Русь натравливать. Потому надо пользоваться затишьем и заселять Рось. Города сразу не поставить, о том спорили до хрипоты. Город надо чем-то кормить. Нынешних весей да твердей, запрятавшихся в поросских лесах, мало. Не прокормят они городов. Причины две. Малочисленны веси и жита мало растят. О том много с Огнеяром Добрыня беседовал. Для чернозёмов нужны плуги, рала с лемехами. Где их возьмут поросские смерды?

Переселенцы собирались в княжьем селе Берестове. На богатые чернозёмные земли шли кривичи, полочане, словене, даже те из вятичей, коим надоела жизнь в лесной глухомани под властью балмошных князей. Окончательно стиралась разница между различными землями, все славяно-русы становились руськими людьми. Кроме вольных смердов, великокняжьим призывом воспользовались беглые закупы и даже обельные холопы. В основном то были отчаянные головы, рабской жизни предпочитавшие кровавые схватки и даже смерть от печенежских сабель и стрел. Именно такие и требовались на порубежье. Потому Добрыня не только глядел сквозь пальцы на присутствие беглых среди переселенцев, но даже мирволил им. Потолковав с василевским воеводой, решили дружины набирать из этих отчаянных голов. В дружину беглый пойдёт с охотой – до княжьего кмета никакому боярину не добраться. Беглого отличить не составляло труда. Основную массу переселенцев составляла беднота, у беглых же даже запасных порт не имелось.

В Берестово свозили всякую кузнь – лемехи, плуги, топоры и прочее. Недоверчивые смерды скребли затылки, как бы не попасть из огня да в полымя, да не обратиться навечно в сирот. Требовалось княжье слово, что отныне они должны только ему, князю. Он же, князь, снабжает хлебопашескими орудиями без выкупа и с первого урожая мыта не потребует.

Надо было торопиться и отправлять обоз. До осени оставалось менее двух месяцев, а ещё предстояло приготовить жилища для зимовки, вспахать нивы, засеять озимые. Потому Добрыня принудил Владимира съездить в Берестово.

Царьградские слы прибыли в Киев в начале зарева. Посланец басилевса, из верхних бояр, хотя и не самый верхний, чином протоспафарий, был холёный, упитанный мужчина, лет сорока. Держался вальяжно, речь вёл неторопливо, с паузами, глаза в разговоре держал долу, ненароком вскидывал, словно пытался подглядеть, высмотреть, застать врасплох расслабившегося собеседника. Хотя говорил медовым голосом, речи вёл ласковые, едва не по власам князя русов гладил, чувствовалось: не с равным беседует, с низшим, коего уговорами надобно отвратить от пагубных дел.

В беседе, кою великий князь вёл с ромеем при ближних боярах своих, тот выразился туманно. Басилевс Василий хочет жить с Русью в мире и дружбе. Речь повёл издалека. Вспомнил мирный ряд, уложенный с дедом Владимира князем Игорем. Вспомнил и бабку, тут же перейдя к славословию княгини Ольги. Княгиня была женщиной умной, посетила Константинополь, встречалась с басилевсом, священством, ходила в церкви. Приобщившись к святыням, узнав от священников об истинной вере, прониклась любовью к истинному богу. Придя к богу, отвергла идолов, приняла Христову веру. Правление её было разумно и справедливо, ибо руку её направлял святый дух. Сына своего, князя Святослава, склоняла к Христовой вере. Но не послушался молодой князь мудрой матери своей, остался язычником. От того произошли войны, погубил Святослав множество чужих и своих людей, и сам погиб в расцвете сил. Пришла пора исполнить желание мудрой княгини Ольги, принять Христову веру, придти к богу единому, всеблагому. Войдя в христианский мир, он, Владимир, обретёт добрых друзей и союзников, спасётся сам и спасёт народ свой от геенны огненной.