София Волгина - Век Екатерины Великой

– Что вам сказать, Ваше Императорское Высочество? Не так уж и легко, – ответил граф Орлов, явно не собираясь распространяться о событиях в Москве.

– Расскажите, граф, подробнее, прошу вас, – обратился к графу архимандрит Платон. – Мы все не устаем удивляться, как умело вы справились с оной весьма и весьма непростой задачей.

Орлов вопросительно посмотрел на императрицу. Екатерина Алексеевна, ободряюще кивнув, добавила:

– Граф Григорий Григорьевич, недаром в вашу честь выбита медаль благодарным отечеством, – она любовно провела рукой по медали на его груди. – Будьте так любезны, милостивый граф, расскажите моему сыну о своем подвиге, дабы тот стал достойным примером и для него.

Склонившись и поцеловав ей руку, Орлов заметил:

– Сам не знаю, как бы все сложилось, но накануне отъезда я имел разговор с приятелем, лордом Каткартом, который сказал мне, что лучшее лекарство от панического страха есть вид человека бесстрашного. Вот таким я и явился в Москву. Всем своим поведением я показывал, что меня ничего не страшит.

И Панин, и архимандрит Платон, и Великий князь, и императрица слушали его с большим вниманием.

– А было ли на самом деле страшно? – не замедлил полюбопытствовать цесаревич.

Глаза цесаревича смотрели серьезно и выжидающе.

Граф Орлов отрицательно качнул головой.

– Нет, – ответил он и замолчал, задумавшись, о чем же рассказать дальше.

Архимандрит Платон помог ему:

– Что же стало вашим первым шагом в спасении людей?

– Первое, что я сделал – объявил, что в Москве действительно свирепствует моровая язва, и призвал жителей вооружиться мужеством, надеждой и крепостью. Сразу же учредили комиссии, предохранительную и исполнительную. Доктора начали собираться, объявлять результаты своих совещаний и давать советы, как всякий предохранить сам себя может. Было такожде увеличено число карантинов и больниц.

Здесь Екатерина прервала его, и, назидательно подняв палец, сказала:

– Причем граф Григорий Орлов отдал под больницу свой родовой дом на Вознесенской улице.

– Да, – продолжил Орлов, видно, увлекшись воспоминаниями недавних событий. – Были учреждены на казенный счет дома для воспитания сирот потерявших от чумы родителей. Докторам дали сверх двойного жалованья ежемесячное содержание, с обещанием в случае смерти значительной пенсии их семействам. Частным цирюльникам, исполнявшим роль фельдшеров, выплатили жалованье. Больничным служителям обещали по окончанию их службы вольность.

Архимандрит напомнил:

– Вы забыли еще солидную часть своего репорта, который все слушали тридцатого ноября. Например, зная, что русский человек куда больше самой болезни боится больниц, вы разрешили лечение на дому, а выходившим же из больниц велели давать вознаграждение от пяти до десяти рублев. Умерших людей хоронили на отдельных кладбищах служители и арестанты. Окромя одежды и содержания, последним давалось обещание прощения.

– Дорогой мой друг, – сказала Григорию с волнением в голосе Екатерина Алексеевна, – вы проявили необыкновенную распорядительность, и оное все с благодарностью отметили. Наипаче же вам благодарны я и мой сын.

Тонкий и хрупкий Павел Петрович, поклонившись ему, торжественно, ломающимся до фальцета голосом сказал:

– Я, как и матушка, как и весь русский народ, почитаю вас героем, граф.

Григорий Орлов поклонился ему в ответ. Довольно улыбающаяся императрица довершила беседу хорошей новостью:

– Теперь, с окончанием зимы, по давнему совету покойного Михаила Ломоносова для улучшения питьевой воды и соблюдения санитарной чистоты в городе решено сделать первый водопровод из Мытищ. Вода будет поступать в Москву по трем водораздельным каналам.

Григорий Орлов радостно улыбнулся.

– Сие весьма правильно: учинить водопровод! Михайло Ломоносов плохого не посоветовал бы.

– Сенату дано указание изыскать меры по уменьшению распространения сей моровой язвы, – вернулся, наконец, в разговор Панин.

– Мы желаем привлечь к строительству водопровода нашего самородка Кулибина Ивана Петровича, – продолжила свою мысль государыня. – Думаем и об оспенных прививках всему народу. Словом, у нас есть планы по оному поводу, но следует еще над тем поразмыслить. Потом доложу Совету все как есть.

Одарив всех приветливым взглядом, она встала и, попрощавшись с сыном и его воспитателями, пригласила графа Орлова следовать за ней.

Война с Турцией, спровоцированная Францией, длилась уже более двух лет. Румянцев переслал государыне в подарок инкрустированный кинжал, на что Екатерина Алексеевна, поблагодарив его, заметила ему в письме, что была бы рада следующим подарком заполучить господарей молдавского и валахского. Румянцев постарался, и к осени желание императрицы было исполнено: генерал Иван Карпович фон Эльмпт, вступив в Яссы, взял в плен господарей Валахии и Молдавии. Их жители немедленно присягнули Екатерине, о чем с радостью и гордостью Петр Румянцев и сообщил своей монархине. Александр Михайлович Голицын, Петр Александрович Румянцев и Петр Иванович Панин показали русскую силу самонадеянным и наглым туркам, захватив Хотин, Азов и Валахию, тем самым прославив императрицу Екатерину и Россию. Ободренная воинскими успехами, Екатерина замыслила завоевать Кавказ. Она отдала приказ собрать сведения о положении Тифлиса и других кавказских владений.

Алексей Орлов продолжал блокировать Дарданеллы, держа в страхе Турцию так, что неприятельская эскадра опасалась выйти из пролива. Остальные корабли русского флота стали маневрировать между Кандией и Цирихом, собирая дань с островов архипелага – дань, кою до того времени платили Оттоманской Порте. Окромя того, русские корабли, парализовав движение их флота, захватывали все суда, которые везли туркам съестные и военные припасы. Координируя свои действия с сухопутными войсками, адмирал Спиридов предпринял ряд атак на крепости на всем Средиземном море до побережья Сирии и Египта.

Многовековой военный престиж Турции стремительно падал – прямо пропорционально возвышению военного престижа России. Неизбежные после военного поражения брожения и смуты, связанные с перебоями в поставке продуктов первой необходимости, еще более ослабили Турцию. В ее городах, живших преимущественно подвозом с моря, открылись болезни и голод. Ко всему, из-за голода и страха нового нападения русских быстро распространилась моровая язва, в начале объявившаяся на туретчине, в Смирне. Горожане и селяне быстро обнищали. Доведенные до отчаяния, они умоляли христианских консулов передать графу Алексею Орлову о своем жалом положении, дабы выпросить пощады, ибо иначе людям оставалось токмо умереть от голода. Граф Орлов, жалостливый в душе, как и всякий русский, уверил их в полной безопасности от российского флота.