София Волгина - Век Екатерины Великой

Екатерина нахмурилась. Согласно кивнула ему.

– Многие в Европе полагают, что война в наш век стала менее кровавой. Австрийские Габсбурги и французские Бурбоны, по крайней мере, делают вид, что воюют, соблюдая правила военного искусства. Посмотрела бы я, как бы они повоевали с турками!

Потемкин громко рассмеялся. Замечание императрицы его весьма развеселило. Он прошелся по комнате и, вернувшись, встал близко около императрицы.

– И одного бы дня не устояли, верьте мне, государыня! И были бы биты! Ведь отношения между русскими и турками особливые: мусульмане-татары и турки веками угрожали нашему православному отечеству. Вот, наконец, и получили от православных!

Екатерина согласно кивала каждому его слову и готова была его расцеловать, но вместо того сказала весьма спокойным голосом:

– Сказывают, мундиры у них странные…

Григорий Александрович, заметивший настроение императрицы, паки рассмеялся.

– Настоящая экзотика, Ваше Величество! Их самые свирепые воины-янычары воюют в широких шароварах, желтых сапогах, белых блузах. На голове красные с золотым шитьем шапки. Вооружены они ятаганами, копьями и мушкетами.

– Я полагаю, наши солдаты, хоть и не свирепы, однако сильнее турок будут, и турецкие сапеги не лучше наших фельдмаршалов.

– Чистая правда, Ваше Величество, Екатерина Алексеевна! Их артиллерия и мушкеты похуже нашенских. И что весьма мерзко: их солдатам, которые обладают врожденным воинским инстинктом, разрешается мародерствовать, что, как известно, развращает солдат, понижает их воинскую силу.

– Что ж, им не быть прирожденными воинами, когда они беспрерывно веками грабят соседние народы, – заметила императрица и, вернувшись к своему креслу, пригласила сесть и его.

Теперь она развернулась к Потемкину и с самой теплой улыбкой попросила рассказать о своем первом сражении.

От неожиданности генерал даже растерялся.

– Первое сражение? Погодите, – вспоминая, он запустил пятерню в свою пышную шевелюру. – Ах да! Незабываемое первое сражение! Оно имело место шестнадцатого июня. Вестимо, мне его не забыть. Вообразите: на вас катится неудержимая лавина татар. Они ведь лучшие наездники в Европе! Но мы их отразили, нам ли отступать, – гордо сказал он, глядя с улыбкой на императрицу.

– Да, тут надобно быть не просто смелым, – сделала было свое замечание Екатерина, но Потемкин увлеченно продолжил:

– А через три дня мы с генералом Голицыным брали Каменец! То-то был денек!

– Да, в сей день я заказала молебен по случаю оной победы, но вскоре, к вящему моему сожалению, Голицын отступил.

– Знаю, вы, прогневавшись, отозвали его из армии. Отступил он тогда, иначе нельзя было, государыня-матушка, ибо полегли бы без толку наши солдатушки.

– Да, Голицын храбрый генерал: собрал свои силы и сумел перейти Днестр. Но что мы все о нем! Лучше поведаете о своих ратных подвигах, господин генерал-майор.

– Какие уж тут подвиги! Обычные сражения, которые имели место весь июнь, июль и август, – скромно откликнулся Потемкин.

– Да, за тот период получила я от генерала Голицына репорт, что кавалерия генерал-майора Потемкина участвовала в военных действиях почти каждый день, и везде отличался он необычайной отвагой и искусством со своими кавалеристами. Не вы ли, генерал-майор, героически сражались в Прашковской битве, помогли разбить Молдаванчи-пашу? Как не ценить такового храбреца, – сказала она, окидывая Потемкина милостивым взором.

Потемкин ничего не сказал в ответ. Молчал и смотрел ей в глаза. Императрица, смутившись, отвела взгляд.

– Вы знаете, господин генерал-майор, мне было крайне приятно читать такие отзывы вашего командира. Вы ведь ведаете, что теперь Голицын фельдмаршал, награжден шпагой с алмазами?

– Теперь его место занял генерал Петр Иванович Панин.

– А как вам главнокомандующий первой армией?

– Уважаю его! Требовательный, одаренный генерал. У него железная солдатская дисциплина, а солдаты с чистым сердцем почитают его. С ним, начиная с января сего года, и случились наши настоящие победы. И кто теперь не уважает героя войны Петра Румянцева? Весь мир в восторге от него!

– Как и от графа Алексея Орлова, – добавила императрица.

Потемкин согласно кивнул, но восторгов выражать не стал. Императрица же с воодушевлением продолжала:

– И Кагул, и Ларга, и Чесма останутся в памяти русских на века.

Разговор пошел о подробностях военных действий на суше и на море, во время коего Потемкин иногда вскакивал, жестикулировал, имитировал голоса командующих, солдат, турок. Императрица ни на минуту не отрывала своих глаз от него. Подвижное лицо Потемкина менялось так, что хотелось ничего не упустить. Екатерина улыбалась, смеялась до слез, сопереживала – и оба они не заметили, как пролетел не один час.

С самой первой минуты аудиенции Потемкин сдерживал себя, дабы не наделать глупостей. Возможно, Екатерина не понимала степень своей женственности, насколько сильная от нее исходила необычная сила притяжения, которая обволакивала и настолько обезоруживала противоположный пол, что тот терял голову и способность связно думать. Близость императрицы, ее открытое расположение к нему сводили Григория Потемкина с ума. Он прикладывал немало усилий, дабы паки не броситься ей в ноги и не просить ее благорасположения и любви.

Во все время разговора Потемкин физически не мог отвести от нее глаз. Он разговаривал с ней, отвечал на ее вопросы, сам задавал их, сопереживал всем ее малейшим переживаниям, но в голове держалась одна мысль – как же она хороша, как желанна и как бы он сию минуту обнял бы ее и не выпускал из своих рук, по крайней мере, сутки. Напряжение его было к концу разговора на пределе. Он видел, что и ей в оном отношении нелегко: она несколько раз бросала на него вопросительный взгляд, который немедленно отводила. Когда она говорила, и он смотрел ей в уста, на движение ярких губ, ему казалось, будто слаще их нет на всем свете. Приложиться к ним было для него единое неодолимое страстное желание. Был момент, когда они оба замолчали, токмо смотрели друг на друга, и он уже готов был сорваться со своего места, но Екатерина опустила глаза и продолжила разговор.

Прервал их аудиенцию статс-секретарь, напомнив о следующей аудиенции и выведя сим их обоих из какого-то тумана.

Прощаясь, Потемкин склонился над протянутой рукой. Поцелуй его обжег руку Екатерины. Она вздрогнула. Потемкин, посмотрев ей в глаза, поцеловал ее еще раз и, круто развернувшись, тяжелым шагом вышел.

Делясь со своей подругой, Марьей Саввишной, императрица рассказала ей о своем небывалом состоянии в присутствии генерал-майора Потемкина. На что, выслушав ее, Саввишна ответствовала: