София Волгина - Век Екатерины Великой

Как токмо удалилась императрица, Великий князь тоже пошел к себе. Удалились и Шуваловы. Екатерина никого не видела ровно до трех часов ночи. Перепотевшая роженица просила Владиславову сменить ей белье, помочь перейти на свою кровать. Однако Никитична сказала, что ей строго приказано не подходить к ней, и понеже она не смеет даже дать Екатерине пить. Она посылала несколько раз за акушеркой, но та не приходила. Наконец, после трех часов пришла нарядно одетая графиня Шувалова. Увидев, в каковом состоянии находится роженица, она вскрикнула и, сказав, что княгиню так можно и уморить, ушла. Вероятно, она послала за акушеркой, понеже последняя явилась полчаса спустя. Оправдываясь, она сказала, что императрица была так занята ребенком, что не отпускала ее ни на минуту. О роженице забыли. Такового пренебрежения к себе Екатерина не ожидала. Обида давила, слезы не высыхали. Уставшей и изможденной молодой матери с трудом удалось забыться тревожным и коротким сном. Утром кое-как ее переложили в постель, и паки во весь день никто не появился. Его Императорское Высочество, со своей стороны, токмо и делал, что пил с друзьями, императрица же занималась ребенком. Весь двор, включая слуг, праздновал рождение княжича. Последовал новый день, в который ее паки не вспомнили: никого не волновало ее здоровье. Великий князь для приличия зашел и тут же удалился, сославшись на дела. Екатерина была рада не видеть его лишний раз, но отсутствие графа Салтыкова ее ранило. Только в нем она нуждалась, но ему, понятно, появляться в ее спальне было неможно. Екатерине оставалось токмо горько плакать. Любимая Никитична, оставаясь вместе с ней в комнате, жалела ее, но не могла ничем помочь. В четвертый день Великий князь, заскучавший без развлекавших его фрейлин Великой княгини, за коими он попеременно ухаживал, выразил желание провести вечер у нее в комнате. Екатерина знала, что в последнее время он приблизил к себе самую некрасивую из ее фрейлин, графиню Елизавету Романовну Воронцову, толстушку и хохотушку, родную сестру своей одиннадцатилетней крестницы. Сославшись на нездоровье, Екатерина отказалась.

На шестой день новорожденного сына Великого княжича Павла окрестили. Великая княгиня могла узнавать о нем токмо украдкой, понеже спрашивать о его здоровье – значило бы сомневаться в заботе, коей окружила его императрица, а сие могло быть принято дурно. Елизавета Петровна, сказывали, и без того взяла его в свою комнату, и, как скоро он кричал, сама к нему подбегала. В день крестин императрица после обряда пришла в комнату невестки и принесла ей на золотом блюде указ своему Кабинету выдать ей сто тысяч рублев. К оному она прибавила небольшой ларчик. Деньги пришлись Екатерине Алексеевне весьма кстати, содержание же ларчика оказалось таковым, что Великой княгине совестно было бы подарить его камер-фрау. Узнав, что жене пожаловали толико денег, Великий князь возмутился, что его обошли подарком, а он ведь отец новорожденного дитяти! Чуть позже государыня Елизавета и ему пожаловала сто тысяч.

Позже до Екатерины донеслись слухи по поводу рождения сына. Одни говорили, что Павел – сын императрицы Елизаветы от Разумовского, а беременность Великой княгини была подложной, другие говорили, что он – сын Сергея Салтыкова, третьи – Льва Нарышкина, четвертые – Захара Чернышева, пятые – Великого князя.

Еще не оправившись от тяжелых родов, Екатерина прознала, что Сергей Салтыков беззастенчиво хвастался, будто он отец ребенка, и посему по приказу императрицы его отправили в Швецию, дабы он официально объявил там о рождении внука императрицы. Се была опала. Императрица не хотела видеть графа в столице. Ей не нужны были разговоры о возможном отцовстве Салтыкова: царевич Павел должон быть Романовым, законным сыном Петра Федоровича, и никак иначе. Случилось то, что Екатерина Алексеевна давно предвидела: опала могла напрямую коснуться и ее самой. Екатерина не могла ни спать, ни есть, и встала с постели совершенно истощенной.

Через две недели после крестин императрица милостиво разрешила ей посетить сына.

Младенца Павла Петровича держали в чрезвычайно жаркой комнате, запеленавши во фланелевую ткань и уложив в колыбель, обитую мехом черно-бурой лисицы. Покрывали цесаревича стеганным на вате атласным одеялом, положив сверху еще другое, бархатное, подбитое мехом черно-бурой лисицы.

Екатерине претила манера, с коей обхаживали ее сына. Она кожей чувствовала, как душно, жарко и совершенно неудобно ее новорожденному дитяти лежать в люльке, уложенной соболиными мехами. На ее робкие предложения укладывать его на жесткую постель и убрать меха из люльки, дабы свободнее поступал свежий воздух, никто не обратил никакого внимания.

Осень была на исходе, шли частые дожди. Настроение было подавленное. Екатерина Алексеевна смотрела через окно на быстро текущие темные воды Фонтанки и тосковала по сыну. Ее попытки упросить Елизавету Петровну чаще видеться с Павлом не увенчались успехом. Она могла видеться с ним лишь раз в неделю.

Великий князь поехал навестить ребенка вместе с ней токмо раз.

Постепенно, спустя несколько месяцев, она смирилась с таковым положением дел – тайно надеясь, что так будет не всегда. Она свое еще наверстает: ее ребенок будет любить свою родную мать.

Отрешенная от сына, покинутая мужем, разделенная с любимым Салтыковым, обретавшимся ныне в Швеции, деятельная, умная и энергичная Великая княгиня не могла ограничиться чтением, записками в своей тетради и скачками на лошади. Она понимала, что главное ее призвание – управление и политика. Она желала стать не просто политиком, а блестящим дипломатом, не имеющим себе равных. Она видела, как реагировали на ее умные разговоры те немногие дипломаты, с кем ей приходилось встречаться, стоит хотя бы взять последнего – австрийского дипломата, графа Берни. Весьма кстати пришлось, что Петр Федорович, будучи наследником российского престола, оставался и герцогом Голштинским. Управление Голштинией требовало знания дел в герцогстве, вникания во внешнеполитические отношения, ясного понимания проблем взаимоотношения европейских стран. На все сие, вестимо, Петр Федорович не имел ни устремлений, ни способностей. Мало-помалу Екатерина прибрала голштинские дела к своим рукам – к вящему удовольствию своего супруга. Для нее занятия Голштинией оказались полезны, ибо они помогли ей приобрести опыт в управлении государством. Пусть Голштиния и была маленьким герцогством, но и оно требовало разумного руководства, где надобно было заниматься и внутренней, и внешней политикой.

Через год после рождения сына Петр Федорович официально передал ей управление своими делами.