София Волгина - Век Екатерины Великой

Наступил десятый, юбилейный, год супружеской жизни Великокняжеской семьи. Все сии годы отношения между супругами постепенно охлаждались. За десять лет у императрицы Елизаветы Петровны и Великой княгини Екатерины Алексеевны поменялось немало фрейлин, коих Великая княгиня помнила наперечет. Она перебрала их в памяти: Балк Матрена, Будакова Екатерина, Воронцова Елизавета, Гендрикова Марфа, Ефимовская Елизавета, Закревская Мария, Куракина Аграфена, Шафировы Анна и Марфа и некоторые другие. По меньшей мере за половиной из них в разное время волочился ее муж, наследник престола. Теперь он приударил за Елизаветой Воронцовой. Появилась она еще пять лет назад, когда императрица взяла ко двору двух сестер-сирот, племянниц вицеканцлера Михаила Илларионовича Воронцова. Самая младшая, третья их сестра, малолетняя Екатерина, оставалась в доме вицеканцлера. Старшая, Мария, стала фрейлиной императрицы, а средняя, Елизавета, одиннадцати лет, стала фрейлиной Великой княгини. Некрасивая смуглянка, в крайней степени неопрятная, она сразу подцепила оспу, и лицо ее покрылось рябинками и рубцами. За пять лет она мало изменилась. Петр, ухаживая за очередной дамой сердца, всегда делал признания своей жене. То он говорил о принцессе Курляндской, то о Шафировой, то о Тепловой, – и так о многих других. Теперь заговорил о самой некрасивой из них – шестнадцатилетней Елизавете Воронцовой.

– Как мне нравится графиня Эльза Воронцова, – говорил он как-то, забежав к ней в спальню вечером, – она просто прелестное создание!

Екатерина переодевалась, готовясь ко сну, и на его признание никак не отреагировала.

– Ты не смотри, что она дородна, – продолжал расхваливать ее Петр. – Впрочем, я не люблю тощих. Сам таков. А, как вам известно, нам всем нравятся противоположности. Она такая штучка, я вам скажу! А как она целуется! А как поет, как играет на клавесине! Нет, я без ума от нее! Но вот вчера мы с ней повздорили. Не всегда она понимает меня. Теперь не хочет видеться со мной. Однако сие ж ненадолго, как вы думаете? – вопрошал он, поминутно беспокойно поглядывая на жену.

Екатерина сверкнула глазами, отвернула голову и, помедлив, сказала со скрытой издевкой в голосе:

– Ненадолго, Ваше Высочество. Как может ваша фаворит-султанша мучать подобную тонкую душу, как у вас!

Петр скорчил недовольную мину.

– Пошто ты называешь ее фаворит-султаншей?

– А что, ужели не так? Ужели она не самая любимая вами фрейлина? Стало быть, можно назвать любимой султаншей. У нее же власть над вами… Сказывают, в минуты недовольства она может даже и поколотить вас.

– Ну уж хватила! – добродушно зарумянился Петр. – Так ты думаешь, уже нынче будет примирение? – ухватился он за благую мысль.

– А вы подойдите к ней на балу и пригласите на менуэт. Уж точно не откажет в присутствии придворных. Как можно, самому Великому князю…

Петр, подскочив с кресла, взволнованно заходил взад-вперед перед Екатериной, довольно потирая руки.

– И точно! Завтрева же будет примирение. Точно! Завтрева же!

Продолжая что-то бормотать себе под нос, он стремительно вышел из покоев жены.

Екатерина даже не посмотрела ему вслед. Для нее подобные выходки наследника были не новы. Сие ничто по сравнению с тем, как безобразно он себя вел за столом, где мог сказать все, что ему вздумается. Мог вылить недопитое вино на голову соседа, выругаться. Ах, как часто ей хотелось высказать ему все, все что она о нем думает! Как хотелось ударить его изо всех сил, дабы он свалился, ушибся и, может быть, поразмыслил о своем отношении к ней. Боже мой, ведь придет время, когда отольются кошке мышкины слезки!

Время шло, и Екатерина, размышляя о своей одинокой судьбе, все же не отчаивалась и ждала того чуда, кое ей предрекали. Оное предчувствие помогало ей в самые тяжелые минуты ее жизни. Екатерина чувствовала, что у нее все получится, должно получиться. Особливо у нее засели в голове слова посланника Фридриха, барона фон Мардефельда, слывшего умным и проницательным человеком: «Вы будете царствовать, или я совсем глупец».

Многие говорили об ее уме, о том, что она сможет стать властительной императрицей. И сама в себе она видела силу человека, способного управлять не токмо лишь маленькой Голштинией, а огромнейшим государством.

Через год после рождения Павла канцлер Алексей Петрович Бестужев – Рюмин немало поспособствовал сближению Великой княгини с недавно появившимся на брегах Невы немолодым, высоким и грузным английским дипломатом, Чарльзом Эмберли Уильямсом. Впервые встретив ее в своем посольстве, беседующую с канцлером Бестужевым, он остался буквально очарован молодой Великой княгиней. В следующий раз Великий канцлер устроил так, что сэр Эмберли сел рядом с ней во время обеда после приема у императрицы. С тех пор он так или иначе находил возможность встретиться с необычайно обаятельной Великой княгиней. Полюбив княгиню то ли отеческой любовью, то ли любовью потерявшего голову поклонника, он готов был часами беседовать с ней, токмо появлялась таковая возможность. Прекрасный танцор, он стал чуть ли не постоянным партнером Великой княгини, бесконечно беседуя с ней между менуэтами и контрдансами на самые разнообразные темы. Он постоянно и последовательно знакомил ее с представителями дипломатических служб, всякими посланниками и атташе, подробно расписывая их характер, биографии, связи, дела и политические настроения да устремления по отношению к окружающим и, главным образом, к императрице Елизавете и России. Более того, он учил ее, как себя вести с оными, что ожидать от тех или иных обретенных знакомств и, что интересно, не жалел на нее никаких денег: кредитовал все ее расходы, стоило ей однажды пожаловаться на нехватку денег на самое необходимое. Дипломат, понятное дело, преследовал прежде всего свои цели: через Екатерину Алексеевну, жену самого наследника, можно было иметь немало сведений о жизни при дворе и в стране. Он догадывался, что она обладала недюжинным умом, и ему очень хотелось понять степень его глубины – и привнести, коли получится, свою лепту в дальнейшее его развитие, конечно, не без пользы для себя. Он учил ее, что люди часто, любезничая, на самом деле ненавидят друг друга.

– Ах, господин дипломат, – ответила она на сию его сентенцию, – За годы жизни здесь я кое-чему научилась. Одну русскую поговорку, «не всегда говори, что знаешь, но всегда знай, что говоришь», я хорошо запомнила.

– Да, Ваше Высочество, – говорил искренно и озабоченно сэр Уильямс, – далеко ходить не надо: и ваш муж, его окружение, и даже сама императрица… Вам надобно всегда взвешивать свои слова.

– Однако, слава Богу, есть и преданные люди, которые помогают верить и в добро, и в справедливость, и в существование бескорыстной любви, – говорила Екатерина с улыбкой.