Зинаида Чиркова - Граф Никита Панин

Ловиза Ульрика составила заговор. Ей хотелось властвовать безраздельно. Абсолютизм Фридриха II, ее брата, звал и манил за собой. Однако заговор был разоблачен, и королевская чета оказалась в крайне унизительном положении. Она отвернулась от Елизаветы и, следовательно, больше не могла рассчитывать на ее поддержку, а партия шляп обвинила короля и королеву, что свои личные интересы они ставят выше интересов страны. Россия могла бы быть союзницей Швеции, и от этого только выиграла бы страна, а Адольф-Фридрих и Ловиза Ульрика толкали ее к разрыву с Россией. Словом, вся политика короля и королевы провалилась, и партия шляп прочно встала у руля.

В 1757 году партия шляп присоединила свою страну к коалиции противников Фридриха II, и Ловиза Ульрика восприняла это как личное оскорбление. Никогда еще не наносила такого удара престижу королевской четы государственная политика совета.

Панин ловко пользовался разногласиями в политике страны. Он интриговал против Ловизы Ульрики и ее прусской ориентации, подкупал влиятельных членов совета.

Победа, однако, для Никиты Ивановича не прошла даром. Противники его сделали все возможное, чтобы отравить ему жизнь в Стокгольме.

«Шляпы» и их французский покровитель, посланник Людовика XV, начали против Панина самую настоящую войну. Затея их — поднять Швецию на войну в лагере противников России — провалилась, и они мстили Панину с нескрываемой злобой и ненавистью…

Никита Иванович возвращался из Стокгольмского университета. Он опять беседовал с Карлом Линнеем, шведским естествоиспытателем. Каких-нибудь десять лет назад, перед приездом Панина в Стокгольм, была основана Академия наук, и первым ее президентом стал Карл Линней. Никите Ивановичу удавалось часто разговаривать со знаменитым ботаником, и тот гордо представлял его своим ученым. Зачастил Никита Иванович и к физику Либеркину. Он восторгался тем, что Либеркин может «тончайшие эксперименты производить искусно». Знал Панин астронома и физика Андерса Цельсия, разработавшего температурную шкалу, принятую позже всеми странами Европы. А философские споры с Эммануэлем Сведенборгом затягивались иногда до полуночи.

Впрочем, Никита Иванович не ограничивался посещением Академии наук и университета. Он подолгу беседовал с рабочими мастерских, токарями, кузнецами, ткачами. Он и сам выучился, подобно Петру Великому, многим ремеслам. И такое, считал он, «не весьма важное любопытство свою пользу и еще немалую пользу приносит». А интересы его были разносторонними. Он всегда думал о том, как применить это к России, как перенести опыт в свою страну. И потому интересовался всем, что могло дать ему знания — от медицины до истории театра.

Он снова и снова думал о том, что ученые и философы создают славу Швеции, что их знания станут достоянием мира, и потому с особенным вниманием разглядывал огромный гербарий, который показывал ему Карл Линней, и коллекцию насекомых и удивлялся тому, как далеко может зайти человеческая мысль, дай ей только возможность и волю…

Уже на полдороге Никита Иванович забеспокоился. В окошко кареты забил кроваво-красный свет. Солнце давно село, закат уже отполыхал на небе, а окошко кареты все более и более освещалось дымно-кровавым отсветом. Сердце заныло от тревоги.

Выглянув, Никита Иванович понял, что где-то разгорается неистовый пожар. Дымные струи пламени поднимались к небу, прорываясь сквозь черноту ночи. Кучер подхлестнул коней, и скоро Никита Иванович оказался перед посольским особняком, перед своим горящим домом.

«Хорошо отомстили враги мне», — с горькой усмешкой подумал в первую же минуту Никита Иванович. Никто никогда не узнает, отчего возник пожар в доме, никто не схватит за руку поджигателей, но ему стало ясно, что пожар вовсе не случаен. Ульрика Ловиза ненавидела его, французы бесились от бессилия, от победы Панина, а прусский посланник втайне радовался, узнав о пожаре.

Никита Иванович стоял перед горевшим домом. Федот суетился, стараясь хоть что-то спасти, что-то вынести из огня, сновали слуги, укрываясь от пламени. Никита Иванович безучастно смотрел, как гибнут в огне редкости, которые он собирал в течение долгих двенадцати лет, записки, которые он вел, его труды по обустройству дома. Старинная мебель и резные поставцы, серебряная посуда с кубками старинной работы, высокие тарелки из серебра, на которых еще недавно потчевались королевские придворные, золотые блюда, которые подавались к пышному приему. Все сгорело, покорежилось, расплавилось… Осталось голое пепелище, которое дымилось еще много дней.

Да, победа досталась Панину нелегко. И тем не менее он, несмотря на грусть и боль от пожара, думал о том, что вот сам он остался гол и бос, без пристанища и одежды, без копейки в кармане — опять уже восемь месяцев не присылали ему жалованья — но Россия выиграла, и что по сравнению с этим его личные беды…

Он стоял и смотрел и не знал, что будет с ним. Что ж, так угодно Богу, так должен он быть наказан, пусть враги его порадуются хоть немного. Им тоже нужен кусочек радости, им тоже не хватает ее в жизни, особенно после провала их интриг. И он невесело улыбнулся догорающему пламени.

Знакомый купец подошел к нему и дружески пожал руку.

— Оставайтесь у меня, сколько надо, — сказал он ему.

И Никита Иванович расцвел. Ему грозит долговая яма, у него ни гроша, у него нет даже крова над головой, но есть друзья, которые, конечно же, не оставят его в беде. Друзей среди простого люда, среди купцов и ремесленников Панин завел много. Он часто и подолгу бывал в их домах, рассказывая о России, и приобретал друзей себе и родине. Никита Иванович старался переломить застарелую нелюбовь к северной соседке и пользовался любым случаем, чтобы делать добро и заводить дружбу не только с высокопоставленными придворными и членами государственного совета. Русский дипломат изучил верхние этажи шведской власти, увидел, как грызутся между собою члены ригсдага, словно собаки за кость, как продажны и вовсе не думают о благе своего отечества высшие чиновники. Он знал, что положиться в беде можно только на простой люд. И оказался прав. В трудную минуту именно простые люди, знакомые купцы, пришли ему на помощь…

Несколько недель он жил в доме торговца и встретил там доброжелательное и бескорыстное отношение. Он не трепетал от ужаса, что его посадят в долговую тюрьму. «Как будет, так и будет», — спокойно думал Панин. Значит, надо ему пройти и через эти испытания, так положил Господь…

И спокойно приготовился к отсидке, заранее зная, что выплатить огромные долги не в состоянии…

Однако судьба улыбнулась ему. Через два месяца получил он депешу из Санкт-Петербурга. Его отзывали в Россию, жаловали чином обер-гофмейстера наследника престола Павла и назначали его воспитателем. Особо выслали не только жалованье, но и заплатили все долги…