Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга третья

– Это нам очень поможет, – подытожил начальник, – и вообще, поляки не собираются сдаваться. Будет организовано правительство в изгнании, силы сопротивления… – он обвел глазами аналитиков:

– Все, кроме ночной смены, свободны до шести утра. Здесь остаются… – он перечислял фамилии. Лаура поняла:

– Не зря летом взяли аналитиков из польских эмигрантских семей. Польских, еврейских. Людей, знающих тамошние языки. Мензес, наверняка, отправит их на восток, эмиссарами от секретной службы, после падения Варшавы… – никто не сомневался, что Польше осталось недолго.

Британия и Франция, судя по всему, не собирались посылать войска в страну. Вся поддержка союзников заканчивалась переброской британских бомбардировщиков на континент. Выйдя из барака, Лаура щелкнула зажигалкой. Горло болело от сигарет и кофе. Хронометр показывал час ночи. Ночная смена отправилась вниз, в помещение рядом с комнатой, где стояли радиопередатчики. В шесть утра они возвращались в барак, на быстрое, утреннее совещание, и завтрак. Дежурство Лауры начиналось в восемь. У нее оставалось пять часов на сон.

– Теплая, сухая погода… – девушка подняла голову, глядя на крупные, деревенские звезды:

– На континенте похожий прогноз. Но Гитлер не станет воевать на два фронта, хотя план давно разработан. Двести бомбардировщиков, с французской авиацией, капля в море. Отсюда час полета до немецких аэродромов, на севере страны. Лондон защитят, непременно… – выбросив сигарету, она пошла через двор. До Элмерса было десять минут, по уединенной тропинке, среди густого подлеска. Обе усадьбы круглосуточно охранялись.

Лаура вдохнула свежий аромат травы, услышала, шелест листьев, под легким ветром. Барак, где помещался тир, стоял у ворот большой усадьбы. В окнах горел свет, Лаура услышала щелчки выстрелов. Ей захотелось, ощутить спокойную, знакомую тяжесть браунинга. Инструктор ее хвалил, Лаура оказалась очень меткой.

– Потому, что я час рассуждала о военной стратегии немцев… – она мягко нажала на ручку двери, – мне надоело разговаривать. Хочется заняться делом… – Лаура узнала широкую, сильную спину, в голубовато-сером, авиационном кителе. Кузен, сняв наушники, обернулся:

– Кузина Лаура? Закончилось совещание? – Стивен весь день провел у радиопередатчика, проверяя, как идет операция по переброске самолетов. Связавшись с Лондоном, он получил приказ собираться. Ему не разрешили заглянуть в столицу. Завтра днем майор Кроу покидал Англию, во главе, оставшейся на базе Бриз-Нортон эскадрильи:

– Завтра Чемберлен объявит о войне… – Стивен смотрел в темные глаза, – Лаура говорила, что дядя Джон при смерти. Теперь и не знаю, когда семью увижу… – она попыталась улыбнуться:

– Да, до шести утра я свободна. Хотела пострелять, на сон грядущий… – Лаура кинула взгляд в сторону мишеней:

– Летчики обычно плохо управляются с оружием… – она указала на браунинг, в руке Стивена.

– Я исключение, – кузен протянул ей пистолет. За окном Лаура слышала чьи-то шаги, совсем по-летнему трещали сверчки. Пахло пороховой гарью. Верхняя пуговица простой, хлопковой блузки расстегнулась. Сбросив льняной жакет на отполированный прилавок тира, она приняла от Стивена оружие. Лаура закатала рукава блузки. Он увидел тонкое запястье, с простым, кожаным ремешком часов. Волоски на руке золотились в свете ламп.

– Вы загорали… – зачем-то сказал Стивен. Лаура кивнула:

– Летом было меньше работы. Мы ходили на реку, катались на лодке… – она слегка расставила стройные ноги, в туфлях на низком каблуке. Девушка, одной рукой насадила на голову старые наушники. Второй пары здесь не было. Стивен, невольно, вздрогнул. Крепкие, длинные пальцы, уверенно сжимали рукоять пистолета. Она выбила десять из десяти. Стивен усмехнулся, подойдя ближе:

– Очень хорошо, кузина… – над верхней губой блестели капельки пота. Она тяжело дышала:

– Два года ничего не было… – сильные пальцы легли поверх ее руки. Стивен успел сказать себе:

– Нельзя, нельзя. Она родственница. Она не такая, как девчонки, на танцах, в кино. Почти год ничего не случалось… – налаживая воздушный мост, майор не думал о подобном, когда возвращался из полетов, где каждую минуту экипаж рисковал жизнью. Они засыпали, едва оказавшись на койках. За год Стивен не добрался до Глазго, даже на выходных.

Пистолет, с грохотом, упал на пол. Она мотала темноволосой головой, пальцы шарили по пуговицам кителя. Затрещала юбка, лопнули шелковые подвязки на чулках. Легко подхватив девушку, Стивен усадил ее на прилавок. Он опустился на колени, забыв, что окна тира открыты. Лаура застонала, привлекая его к себе, запустив пальцы в каштановые, коротко стриженые волосы:

– Одна ночь. Завтра он уедет, во Францию… – девушка заметила блеск серого металла на его пальце. Лаура закрыла глаза: «Одна ночь».

Радио на мозаичном столике молчало, ветер вздувал легкую занавеску. День оказался солнечным, ясным. Внизу, в парке, шумели дети. Маленький Джон сидел у изголовья кровати отца, держа холодную, сухую руку. В одиннадцать утра радио прервало регулярные передачи. Диктор сказал: «Через четверть часа к нации обратится премьер-министр, Невилль Чемберлен и его величество король Георг».

Медленно, размеренно тикали часы. Уильям лепетал: «Деда, деда…». Тони, с ребенком, устроилась на другой стороне кровати. Отец улыбался, но Джон видел боль в запавших глазах. Уильям смеялся: «Бай-бай…». Джон понял, что сестра, из всех сил, старается не плакать. Отец гладил белокурые, мягкие локоны мальчика. Джону всегда казалось, что племянник напоминает кого-то знакомого. Мужчина говорил себе:

– Он просто на Тони похож. Только глаза у него серые. Интересно, испанцев мало светловолосых. Впрочем, Тони не упоминает об отце Уильяма. Только сказала, что он погиб, на войне. Может быть, он тоже служил в интербригадах. Француз, американец, русский… – когда Тони вернулась домой, отец велел Джону ничего с ней не обсуждать.

– И не буду, – пообещал себе мужчина, – даже после того, как папа… Тони двадцать один. Она оправится, выйдет замуж. Станет преподавать, писать… – сестра, летом, получила степень бакалавра истории, в Кембридже и начала магистерскую диссертацию:

– Деда… – Уильям потянулся к герцогу – деда спать… – зевнув, он положил голову на плечо деда. От внука пахло молоком и чем-то сладким:

– Как от Джона, от Тони, когда они малышами были. Мой хороший мальчик… – попросил Джон, – пусть он не знает горя, и несчастий. Спасибо Тебе, Господи, что дал мне увидеть внука… – боль ушла. Утром врач сделал укол морфия. Герцог шепнул:

– До полудня хватит, а потом… – он не закончил. Сын приехал домой на рассвете, Тони с малышом еще спали. Джон выпил чашку кофе, у изголовья отца, рассказывая о заседании кабинета. В девять утра, по берлинскому времени, посол Его Величества, на аудиенции у министра иностранных дел Риббентропа, вручал ноту, объявляющую войну Германии.