Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая
- Название:Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент «Ридеро»78ecf724-fc53-11e3-871d-0025905a0812
- Год:неизвестен
- ISBN:978-5-4474-0833-6
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая краткое содержание
Кукушка настаивает на неизбежной атаке Германии на Советский Союз. Европа оккупирована войсками рейха, Британию бомбят силы Люфтваффе. Во Франции начинается организация Сопротивления, в Польше появляются партизанские отряды. В начале лета сорок первого года, приехав в Берлин для встречи с агентами СССР, Кукушка получает распоряжение вернуться на родину для доклада…
Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
– Мне надо поддерживать связь, с как бы это выразиться, коллегами… – каждое утро дневальный приносил в закуток два ведра горячей воды. У них отлично работала печь, в бараке всегда было тепло. Павел Владимирович рассмотрел синие, искусной работы татуировки Волка. Максим показал первую, на левом запястье, с оскалившимся зверем:
– Я ее мальчишкой сделал… – Волк затянулся папиросой, – с тех пор все и пошло…
Здесь были кресты и купола, парящий орел, рогатый дьявол, корабль с развернутыми парусами, кинжалы, черепа, и даже обнаженная женщина, с факелом, на фоне тюремной решетки. Волк усмехнулся:
– Она на Статую Свободы похожа, в Нью-Йорке. Это и есть свобода… – Павел Владимирович открыл рот. Доцент не ожидал, что вор, не закончивший среднюю школу, будет знать, что такое Нью-Йорк.
Потом он понял, что ученик свободно, хоть и с акцентом, говорит на французском и немецком языке, разбирается в технике, любит живопись и музыку. Павел Владимирович никогда не выезжал за границу, но читал те, же книги, что и Волк. На занятиях они говорили о картинах Лувра и Национальной Галереи, в Лондоне. По словам Волка, в июне он выходил на волю:
– Мне больше года сидеть незачем. Сейчас даже меньше получилось… – он подмигивал дневальному, – но вы не беспокойтесь, я оставлю распоряжения. Вас никто не тронет, даже когда я освобожусь. Другой смотрящий появится, достойный человек… – с осени Волк занимался с доцентом английским языком. Он собирался продолжить уроки в Москве. Павел Владимирович порекомендовал нескольких преподавателей.
– Если они еще работают… – доцент развел руками, – как видите, Максим Михайлович, за филологические споры можно попасть в тюрьму… – ученый получил пять лет по пятьдесят восьмой статье, двенадцатому пункту. На семинаре студентов, дипломников, зашла речь о влиянии Байрона на русскую поэзию. Кто-то из молодежи заметил, что Байрон, живи он во времена революции, вряд ли бы поддержал большевиков, скорее, встав на сторону анархистов. Павел Владимирович, переживший чистки, в тридцать седьмом году, быстро пресек, как он выразился, рассуждения на опасные темы, но ничего не помогло:
– Всех арестовали, – горько усмехнулся доцент, – кроме двоих человек. Теперь я хотя бы знаю, кто доносил. Но какая разница, мне еще четыре года сидеть. Меня к студентам больше не допустят… – в тетради Максим, четким почерком, выписывал неправильные глаголы. У них оставалось минут десять, до общего подъема. Павлу Владимировичу надо было отправляться в столовую, за пайкой. Он согласился:
– Продолжим, однако, надо и отдыхать иногда, Максим Михайлович. Читайте… – велел доцент. Он поставил Волку хорошее произношение. Павел Владимирович учился у преподавателей, получивших дипломы до революции, работавших в Демидовском юридическом лицее, до его закрытия, большевиками. Он знал пожилых профессоров, видевших Тауэр, Букингемский дворец, и посещавших лекции, в Оксфорде и Кембридже.
– Shall I compare thee to a summer’s day?
Thou art more lovely and more temperate:
Rough winds do shake the darling buds of May,
And summer’s lease hath all too short a date…
Максим читал наизусть, почти не подглядывая в тетрадь. Волк хорошо знал поэзию. В библиотеке он не появлялся. Книги Максиму приносили в барак. Шекспира в КВЧ Волжского ИТЛ не держали, тем более, в оригинале. Павел Владимирович диктовал Волку сонеты по памяти. Закончив, Максим кивнул дневальному. Доцент опять дернул за проводок. Репродуктор ожил, извергая бравурную музыку.
На часах было без пяти пять. Поверка начиналась в половине шестого, под черным, звездным небом, на морозе. В шесть утра ворота распахивались, зэков гнали к перекрытым рекам, Волге и Шексне. В середине апреля, по плану, начиналось наполнение водохранилища. В мае сдавался первый шлюз. Здание гидростанции пока состояло только из серых, бетонных стен, не подведенных под крышу. Каждый день начальник лагеря, товарищ Журин, прохаживаясь вдоль рядов заключенных, напоминал, что они строят вторую крупнейшую гидростанцию СССР, после Днепрогэса.
– К осени, граждане… – гремел голос Журина, – мы обещаем ввести в строй первые два гидроузла… – Волк на поверки не ходил. В июне он собирался вернуться на место экспедитора Пролетарского торга, к своим обыкновенным, занятиям. Он получил всего десять месяцев, дав себя арестовать в трамвае, на Садовом кольце, после карманной кражи.
Барак поднимался. Павел Владимирович принес два ведра снега, поставив их на печку. Он взял бушлат, с ушанкой. Пора было идти за дневной пайкой тяжелого, плохо пропеченного хлеба. Его раздавали на деревянных подносах.
Над зоной неслась какая-то песенка, из кинофильма. У столовой, в маленькой очереди передавали друг другу окурок, над головами зэка вился сизый дымок. Люди шныряли между бараками, по протоптанным среди высоких сугробов тропинкам. У двери лечебной части скопилась небольшая толпа, ожидавшая открытия.
Павел Владимирович, прищурившись, взглянул на ворота лагеря. Черная, закрытая эмка въезжала на территорию. Машина свернула к зданию администрации. Начальник лагеря, в сопровождении охраны, спускался на расчищенную, асфальтированную площадку. Дверь автомобиля открылась. Товарищ Журин, подав руку, помог выйти высокому, стройному человеку, в отлично сшитой, дорогой шинели НКВД, без петлиц, в шапке коричневого соболя. Ординарец тащил кожаный чемодан и футляр, для пишущей машинки.
– Журналист, – криво усмехнулся доцент. Он оттолкнул плечом парнишку, пытавшегося пролезть вперед:
– Иди в хвост, жди, как все… – ставни распахнулись, хлеборез начал метать на подносы пайки.
Обложку февральского номера «Науки и жизни» украшал тропический пейзаж, с пальмами, луной и туземцами, на лодке. В заснеженные окна КВЧ Волжского ИТЛ била начавшаяся после обеда метель. Яркий журнал лежал на столе, рядом с пишущей машинкой и фарфоровой чашкой, с кофе. В тяжелой, хрустальной пепельнице дымился окурок «Казбека», испачканный помадой. В читальном зале библиотеки, увешанном портретами товарища Сталина, и лозунгами, на кумаче, горьковато, волнующе, пахло лавандой. Соболью шапку и шинель небрежно бросили на диван. Холеная рука, с маникюром, листала журнал:
– Статья, товарищ Журин… – Тони отпила кофе, – послушайте… – она читала, нежным, высоким голосом:
– Значительное усовершенствование было введено в методах бетонировки крупных объектов с плоскими гранями. По предложению главного инженера, а ныне начальника Волгостроя, В. Д. Журина, они бетонируются без временной опалубки из деревянных щитов. Вместо них ставятся тонкие, но очень прочные железобетонные оболочки, которые уже не снимаются… – товарищ Журин зарделся: «Антонина Ивановна…»
– Это об Угличском гидроузле… – розовые губы улыбались, – Владимир Дмитриевич, а теперь на очереди вверенный вам партией и народным комиссариатом гидроузел Рыбинский. В Главгидрострое очень ценят ваш труд. Яков Давыдович Раппопорт рекомендует Волголаг, как образец будущих строек… – Раппопорт, начальник Главгидростроя, до повышения, руководил Волголагом.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: