Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая

Меир понимал, что сестра, пока, не покинет Голландию:

– Она не оставит детей одних, с вошью, с его гестаповскими дружками. И она работает… – Меир поправил очки, – ты выполняешь свой долг, и она это делает… – он поднялся: «Я все равно туда пойду, Генрих».

Меир знал, что совершает бессмысленный поступок.

По всем канонам разведки им с Джоном сейчас требовалось тихо, не привлекая внимания, выбраться из Амстердама. Меир хотел посмотреть в глаза профессору Кардозо, и пристрелить герра Максимилиана. Он так и объяснил Генриху с Джоном. Герцог вздохнул:

– Что с тобой делать? А если в квартире охрана? – он, обеспокоенно, посмотрел на фон Рабе.

Генрих покачал головой:

– С профессором Кардозо только мой брат. Макс считает, что он всесилен, и не хочет делить славу с кем-то, тщеславный мерзавец… – Генрих дернул щекой. Джон вспомнил тихий голос друга, в Геттингене:

– Мои старшие братья совсем другие, Джон. Они настоящие солдаты фюрера и партии, как у нас говорят. Сестра еще мала, однако мой отец… – тогда Генрих не закончил. Отправив Меира, наверх, он быстро рассказал Джону о группе отца, и о том, что Эмма тоже работает с ними.

– Заговор высшего офицерства, – присвистнул Джон, – но вам вряд ли что-то удастся сделать. Гитлер на коне, вся Европа стала немецкой… – Генрих пошевелил удилищем:

– Мы подождем, пока он зарвется и начнет терпеть поражения, в России. Знаешь, – он почесал каштановые волосы, под старой кепкой, – хочется, чтобы мои дети, в школе, в новой Германии, прочли в учебнике, о немцах, восставших против безумия Гитлера. Так и произойдет, – подытожил Генрих. Он подтолкнул Джона локтем:

– Я очень рад, что мы увиделись. Питеру привет передавай. Я жду вас в Берлине, после войны. Питер у нас почти немцем стал… – Генрих усмехнулся, – и тебя мы проведем, по всем пивным. Эстер мне сказала, что с Паулем все хорошо… – Джон пожал знакомую, надежную ладонь: «Да. Спасибо тебе, за детей».

– Я там не один был… – Генрих подсек мелкую рыбешку:

– В Баварию съездим, форель половим… – он, незаметно, взглянул на окна квартиры Кардозо:

– Очень надеюсь, что Меиру удастся то, что не удалось вам с Эстер, в Венло. Профессора Кардозо гестапо не тронет, не бойтесь… – Джон отозвался:

– Профессор меня меньше всего волнует. Меир не станет в него стрелять. У мерзавца трое детей, он отец племянников Меира… – Джон помолчал:

– Пока никто не стреляет. Наверное, все еще в глаза друг другу смотрят… – на набережной было безлюдно. Теплый ветер играл шелковыми гардинами, в раскрытых окнах квартиры Кардозо.

Глаза у зятя были спокойные, голубые, он улыбался. Меир прислушался. В квартире стояла тишина.

В детстве, когда Меир, с Аароном и Эстер, оставались дома, в десяти комнатах у Центрального Парка, с порога, было слышно их присутствие. Включив радио, сестра подпевала модным мелодиям, Аарон кричал, что ему надо заниматься. Меир стучал ложками по кастрюлям, подражая джазовым ударникам.

Тикали часы, пахло сандалом, хорошим табаком, кофе и выпечкой.

– Как дома, – подумал Меир, – когда миссис Фогель папе торты приносит. Ирена тоже хорошо печет… – на свидания девушка привозила пакет со сладкими булочками. Меир помнил вкус ванили на губах, раннее утро, в скромной комнате пансиона, на Лонг-Айленде, шепот:

– Я люблю тебя, люблю. Пожалуйста, будь осторожен, я не могу жить без тебя… – Ирена приникла к нему, горячая, сладкая. Темные волосы упали на большую грудь. Она наклонялась, целуя его:

– А я смогу, – внезапно, подумал Меир, – смогу. Но нельзя, я порядочный человек, я обязан… – забрав цветы, зять вежливо сказал:

– Проходи, Эстер с детьми в гостиной… – спокойно толкнув дверь, Меир увидел знакомое, холеное лицо, светлые волосы, голубые, острые глаза. Фон Рабе надел мундир СС, со всеми регалиями.

– У него Железный Крест, – понял Меир, – и когда он успел орден получить? Гитлер в прошлом году крест восстановил. Золотой значок члена НСДАП, шеврон старого бойца, а ему только тридцать… – серебряные шевроны получали эсэсовцы, присоединившиеся к войскам, до того, как Гитлер стал рейхсканцлером.

В гостиной, сухо, затрещали выстрелы, остро запахло порохом. Почувствовав резкую боль в правой руке, Меир, все равно, не выпустил пистолета. Он стрелял через бумажный пакет.

По серебряному шеврону лилась кровь. Меира толкнули в спину, навалившись сзади. Он выкрутил руку зятя, но браунинг отлетел в другой угол комнаты. Фон Рабе, покачнувшись, рванулся за Меиром, мужчина вскочил на подоконник. Снизу раздался звук мотора. Меир, обернувшись, увидел, как падает фон Рабе. Профессор Кардозо поднял пистолет.

Меир шагнул вниз:

– Ноги мне ломать ни к чему. Мамзеру не жить. Если не я его прикончу, то кто-то еще. Авраам им займется… – вода канала была теплой. Он вынырнул рядом с катером, Джон протянул руку. Лодка рванулась с места, Генрих крикнул: «Я вас в тихом месте высажу! Ты его убил?»

Меир опять ощутил боль в правой руке, по мокрому рукаву текла кровь.

Джон стянул с него пиджак:

– Ничего страшного, пуля навылет… – разорвав рубашку, он стал бинтовать кузена. Отдышавшись, Меир сжал зубы:

– Не знаю. Он упал, мамзер в меня стрелять начал… Не знаю, – честно признал Меир.

Над головами мелькнул Синий мост, зазвенел трамвай. Генрих ловко повернул катер направо, к порту:

– Если убил, то вам надо, как можно быстрее, убираться из Голландии. И даже если ранил, тоже. Об Эстер я позабочусь, не беспокойтесь… – миновав бывший дом Рембрандта, выйдя в Остердок, катер скрылся в узких проходах между жилыми баржами. Впереди виднелся красный кирпич железнодорожного вокзала.

Меир стер с лица брызги: «Вряд ли мистер О’Малли сможет навестить Берлин». Угрюмо кивнув, Джон зажег кузену почти промокшую сигарету. Меир курил, здоровой рукой:

– Наримуне писал, что местечко, где дядя Натан жил, разорила армия Горского. Александр Горский… – Меир помотал головой:

– Я еще в Америке о нем думал. Ерунда, от боли у меня бред. Он погиб, утонул в Женевском озере. Где я возьму фото Горского, он большевиком был… – Меир позволил себе закрыть глаза:

– Хорошо, что тебя самого не убили. Жаль, Эстер не увижу, нельзя больше рисковать… – Джон встряхнул его за плечи: «Не бледней! У тебя одна рана, ты уверен?»

– Не знаю… – сумел ответить Меир. Потеряв сознание, он съехал на залитую водой палубу катера.

Коридор мэрии седьмого округа Парижа, на рю де Гренель, украшал трехцветный, французский флаг, с топориком правительства Виши, похожим на символ фашистов Муссолини, и новым государственным девизом: «Travail, Famille, Patrie», «Работа, Семья, Родина».

Пока еще мадам Клод Тетанже шепнула Аннет: