Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая

Аврааму она сказала, то же самое, что и всем остальным. Роза, пока что, не хотела упоминать о Сопротивлении, или о своих планах. Она закинула руки Аврааму на шею: «Я твоих кузенов и раньше встречала, в свете…»

– Светская львица… – тяжелые волосы упали ему на руки.

Под ее шортами, под распахнутой рубашкой все было горячим и влажным. Авраам толкнул дверь своей комнаты, не отрываясь от красных губ, пахнущих виноградом. Пуговицы блузки застучали по деревянному полу. Комнату, в его отсутствие, убирали, здесь ночевали гости кибуца, но все равно, пахло пылью и запустением. Авраам прижал ее к себе, шепча что-то ласковое, на иврите. Он мог бы говорить с Розой и по-французски, и на немецком языке. Услышав ее акцент, Авраам сказал себе:

– Надо ей помочь. Она станет моей подругой, настоящим жителем Израиля. Она буржуазная девушка, но я ее изменю. Регина тоже могла бы измениться, но выбрала другую дорогу… – Регина была далеко, а Роза оказалась рядом. Она рассмеялась, увидев гроздь винограда, в его руке:

– Пригодится. Иди ко мне, иди… – Авраам увидел, себя, четырнадцатилетнего, ночь на берегу озера Кинерет. Он забыл, как звали ту девушку, но, обнимая Розу, услышал песню:

– Были ночи… Юноша обещает построить дом, для любимой, а она хочет сшить ему рубашку… – он почувствовал жесткие, исколотые иглой кончики пальцев:

– У нее… мадемуазель Аржан, такие были. Роза в прачечной починкой одежды заведует. Я дурак, она вовсе не буржуазная девушка. Она наша, наша… – топчан скрипел, раскачивался. Откинувшись к стене, она раздвинула безукоризненные, длинные ноги, гладя его по голове. Он слышал сдавленный стон, все вокруг пахло виноградом, на вкус она была такая же, сладкая, кружащая голову. Роза царапала ногтями шерстяное, грубое одеяло. В открытое окно доносилась музыка, светили звезды, отражаясь в темных глазах.

– Как хочется дома… – внезапно понял Авраам, – дома, с ней… С Розой… – волосы разметались по одеялу, он целовал тонкую щиколотку, у себя на плече. Девушка выгнулась, закричала, закусила губы, одним легким движением очутившись на четвереньках. Он целовал горячую спину, топчан шатался, опасно двигаясь. Раздался хруст, ножка сломалась, они даже не обратили на это внимания. Оставались стены, гроздь винограда, оставался сок на его губах, ее шепот:

– Хорошо, хорошо с тобой… – Авраам не хотел сдерживаться, но Роза помотала головой:

– Потом… Не сейчас… – она опустилась на колени, посреди обломков топчана. Авраам застонал, тяжело дыша. Он и не помнил, когда ему было так хорошо.

Авраам кормил ее виноградом, вкладывая ягоды, губами, в ее искусанные, пухлые губы. Она была вся потная, близкая, жаркая. Он сомкнул руки пониже ее спины:

– Хочу от тебя детей, Роза. Много. Будешь моей подругой… – Авраам ни разу, никому подобного не говорил. Он даже испугался, на мгновение, но справился с собой: «Это, правда. Так оно и есть…»

– Я люблю тебя, Роза… – девушка наклонилась над ним, Авраам вздрогнул:

– Всего лишь свет, отражение… – темные глаза играли прохладным, спокойным огнем. Она закрыла ему рот поцелуем: «У нас вся ночь впереди…»

– И еще много ночей. Вся наша жизнь… – счастливо подумал Авраам, переворачивая ее на спину, устраивая на пиджаке.

После смерти барона Эдмона де Ротшильда, шесть лет назад, жители улицы Рехов Ха-Ам, в центре города, подали прошение об ее переименовании. Она стала бульваром Ротшильда. Деревья, в центре улицы, пока не выросли, но траву аккуратно поливали. После первых дождей газоны зазеленели, владельцы кафе вынесли столики наружу. В октябре, можно было не прятаться от палящего солнца. По вечерам на тротуарах было не протолкнуться от шумной толпы, молодые деревца украшали электрическими лампочками. Светились вывески заведений, ларьки торговали пивом, лимонадом, и мороженым. На траве валялась шелуха от семечек, пахло горьковатым кофе, табачным дымом, соленым ветром, с ближнего моря.

Афишные тумбы оклеивали плакаты британских и американских фильмов, постановок нового сезона «Габимы», еврейского театра, и призывы о записи в еврейские батальоны. Машин в Палестине было мало, принадлежали они британской администрации. Из кибуцев приезжали на старых грузовиках, городские жители пользовались велосипедами. Над бульваром неслась музыка. На углу улицы Алленби, у кинотеатра «Муграби», напротив украшенного керамическими панно, дома Ледерберга, в кафе играли танго.

Под звуки «Кумпарситы», стучали по деревянному полу каблуки, у загорелых коленей девушек развевались платья и юбки. Приходили солдаты из еврейских батальонов, в форме, и британские офицеры. В табачном дыме слышался смех, веяло ароматом духов, играл аккордеон. В боковой комнате приоткрыли дверь. Авраам, краем глаза, видел белую спину, в темно-красном шелке, тяжелые локоны. Она не зашла в комнату, отмахнувшись:

– Ты все равно не танцуешь, а я намерена развлекаться.

– У меня встреча, – хмуро отозвался доктор Судаков, посмотрев на часы, а потом… – Роза подхватила сумочку:

– Потом я могу оказаться занятой… – темный глаз подмигнул ему, – но адрес я помню, дорогу найду. Или меня проводят… – зашуршал шелк. Авраам, незаметно, сжал кулаки.

В Тель-Авиве, они остановились в пустующей квартирке одного из командиров Иргуна. Товарищ сейчас выполнял задание, в Египте.

Авраам, за чашкой кофе, ждал Яира. Он вспоминал прошлую ночь. Роза была ласковой, нежной, смеялась ему в ухо, кивала, когда Авраам говорил о детях. В открытое окошко слышался шум моря. Утром Роза разбудила его, кофе и тостами. Она сделала омлет, сбегала за газетами, и папиросами. Девушка устроилась напротив Авраама, за деревянным столом, в одной короткой, шелковой рубашечке, и поясе для чулок. Завтрак остался незаконченным.

– Но потом она делается такая… – Роза, насколько понял Авраам, за весь вечер в кафе не присела. В кибуце она не стала переселяться в комнату доктора Судакова. Девушка приходила и уходила, когда хотела.

Авраам, попытался, ей что-то сказать. Роза подняла бровь:

– Мне кажется, смысл отказа от патриархальных отношений, состоит в том, что женщина свободна в поступках… – стиснув зубы, он кивнул:

– Хорошо. Но тогда и я, Роза… – она покачала босой, стройной ступней. Даже в кибуце она красила ногти алым лаком. Выпустив дым из красивых губ, Роза склонила голову набок:

– Я тебе не изменяю, Авраам. Когда я не захочу быть с тобой, ты об этом узнаешь первым. А ты… – девушка соскочила с подоконника, – волен делать все, что заблагорассудится… – она ушла, покачивая узкими бедрами, в шортах цвета хаки. Авраам пробормотал себе под нос:

– Уеду в Иерусалим. В университете, наверняка, есть хорошенькие студентки.