Д. Коштолани - Нерон

За его спиной стоял вечный соперник, ежеминутно подстрекавший его. И он рвался вперед, все дальше…

У Поппеи был свой метод. Время от времени она без всяких объяснений исчезала, и Нерон никакими приглашениями не мог заманить ее к себе. Потом, разражаясь слезами, она жаловалась на семейные нелады и грубые сцены ревности.

Обычно Нерон сам посылал за нею. Но теперь он был так поглощен своими думами, что забыл даже Поппею.

Она отправилась к Сенеке.

Привратник отворил ей ворота. На посыпанной гравием дорожке, обрамленной газонами и холеными грядками цветов, показались две грациозные белые собаки. Изысканная вилла была ослепительно красива. В глубине сада, за коринфскими колоннами перистиля, сидела молодая женщина с книгой в руках; алмазы переливались в ее ушах и на ее пальцах. Это была Паулина, молодая жена старого философа.

Сенека сидел в парке, перед столиком и писал.

— Учитель, — проговорила Поппея, — прости, что я тебя побеспокоила и спугнула твою музу…

— Муза музе не помешает, теперь их предо мной две, — с любезной улыбкой ответил Сенека.

Старик был все еще внимателен к прекрасному полу. Он пододвинул гостье сиденье.

— Я сажусь лишь потому, что все равно тебя потревожила. У тебя ведь постоянно гостит муза.

— Ты очень мила. Чем я могу служить?

— Дело в том, — объяснила Поппея, — что я хочу устроить ему выступление. Он с некоторых пор неспокоен. Несколько раз намекал на неудовлетворенность. Мы должны это понять. Его друзья — поэты ему наскучили, он охотно показался бы перед более широкой публикой. Я подумывала о театре Бульбус. Он уютен, но мал. Или о театре Марцелла. Он тоже хорош. Театр же Помпея слишком велик. Сколько зрителей он вмещает?

— Сорок тысяч.

— Нет, это не годится. Ты ведь понимаешь мою мысль. — И Поппея улыбнулась.

— Вполне, — заверил ее Сенека.

— Поэтому я и пришла сюда. Мы должны все обсудить, взвесить и предотвратить всякую неожиданность. Ты знаешь Рим. Он насмешлив, невоспитан, разнуздан. Император тоже считает его варварским городом. Словом, это театральное выступление нужно подготовить.

— Хорошо, — задумчиво произнес философ. — Могу ли я посвятить в это Бурра?

— Разумеется.

Сенека постучал о стол; в ответ сбежалось несколько рабов с обнаженными руками.

Один из них был послан к Бурру.

— С чем он предполагает выступить? — спросил Сенека.

— Конечно, со своими стихами. Вероятно, с последними — о вакханке.

— Об увенчанной лаврами женщине? — проговорил философ, склонив голову, как бы отдавая дашь Поппее.

— Да… — губы молодой женщины слегка дрогнули от скрытой улыбки. — Он уже приказал изготовить маску, изображающую мое лица. Я думаю, что кто-нибудь должен объявить со сцены об его — выступлении, произнести несколько слов. Галлио берет это на себя. Подходит ли он для этой роли?

— Безусловно. Обсудим дальнейшее… — и Сенека призадумался. — Приближаются Ювеналии, праздник, который Нерон сам ввел в память своей первой бороды. Он знаменует собой торжество Ювенты, богини молодости. В этот праздник император должен впервые выступить. Он, вероятно, одобрит эту идею…

— Прекрасно. Об остальных артистах ты позаботишься сам. Пусть Парис обязательно выступит. Он — любимец народа, особенно женщин. Привлеки также Алитироса: к нему благоволит император.

Появился Бурр. Он, кряхтя, сошел с носилок, ибо рана на ноге, полученная им в одной из битв, все еще давала себя чувствовать.

Он был угрюм и мрачно настроен. После убийства Британника стал скуп на слова. Он презирал самого себя; считал, что потерял свое достоинство, оставшись после всего слугой императора. Он должен был бы отказаться от своего чина, но его все туже затягивали сети, и он уже не знал, как высвободиться. Он со вздохом снял шлем. На лбу осталась бледно-красная полоса.

— Перейдем на другое место, — предложил Сенека, — здесь мешает солнце…

И он провел гостей к другому столику из слоновой кости, под темно-зеленую сень листвы.

Вилла философа соперничала своей пышностью с императорским дворцом. Везде были статуи, рельефы и картины — редкости, заботливо собранные старым любителем искусства. Состояние Сенеки оценивалось в триста миллионов сестерций. У него были большие доходы, и он отдавал свои деньги в рост.

— Тебе предстоит позаботиться о порядке, — сказал Сенека префекту преторианцев, — на Ювеналиях император выступит в театре…

Бурр недоумевающе взглянул на Поппею, но ее бледное лицо, погруженное в тень, было так пленительно, что седой воин не нашел слов протеста.

— Ничто не должно нарушить представления, — продолжал Сенека, — в последнее время в цирках, театрах и на аренах происходят всякие инциденты. Актеров встречают оскорбительными выкриками. На прошлой неделе одного из них избили до крови.

— За что?

— Публика нашла, что я слишком высокого роста.

Завтра она задушит другого, потому что он покажется ей недоросшим. Мы не можем идти ни на какой риск. Я надеюсь, что преторианцы сумеют поддержать дисциплину.

— Сколько ожидается публики? — осведомился Бурр.

— Около десяти тысяч, — ответил Сенека.

— В таком случае мне потребуется пять тысяч человек. На каждые два зрителя — по одному человеку, вооруженному мечом и плетью, для усмирения буянов. Тогда все сойдет гладко.

— Хорошо, — сказал Сенека. — А остальное? Пройдет ли и оно без заминки? — и он улыбнулся Поппее.

— Нерон, — начала Поппея, непринужденно называя императора по имени, словно она была уже его женой, — Нерон, — повторила она так решительно, что оба собеседника с почтением взглянули на нее, — не желает, чтобы ему были оказаны какие-либо преимущества. Он выступит не как император, а как артист, наравне со всеми другими состязающимися. Очередь его выступления будет, по обычаю, определена жребием.

— Мне кажется, — заметил Сенека, — что для удачного исхода нам следовало бы обсудить еще некоторые вопросы, например, об аплодисментах.

— Мои воины помогут рукоплескать, — предложил Бурр.

— Ни в коем случае, — вступилась Поппея, — у них, правда, крепкие руки, но чтобы аплодировать — недостаточно обладать здоровыми ладонями. Они не знают, когда надо плакать и когда — хохотать.

— Разве не нужно будет смеяться?

— Нерон, — разъяснила Поппея, — считает себя трагическим певцом, и рукоплескания должны относиться к нему, как к таковому. Это должно быть сделано тонко, чтобы он не заметил никакой искусственности. Нам нужны в качестве руководителей просвещенные патриции.

— Я могу переговорить с несколькими друзьями, — вызвался Сенека.

— Я себе это представляла иначе. — И Поппея изложила свой план: — Мы должны вознаградить их за хлопоты. Существует так много обнищавших представителей знатных родов, сохранивших от былого величия одни только широкие замашки! Они сотнями снуют на Форуме, более жалкие, чем рабы, скитающиеся на берегах Тибра. В качестве заправил праздника они могли бы получить по сорок тысяч сестерций каждый. Отчего им не заработать? Весь их труд будет состоять в «постановке» аплодисментов, которые должны начинаться и кончаться при подаче условного знака. Осуществление нашего замысла требует осмотрительности. Нерон умен и чуток. Неуклюжий успех может все погубить. После наиболее трогательных строк рукоплескания не должны тотчас же разразиться. Надо выждать несколько мгновений, создать впечатление, что массы захвачены и не могут сразу прийти в себя. Лишь после этого должен грянуть гром аплодисментов, дружных, неудержимых. Я укажу, в какие моменты они должны начинаться. Главное — чтобы они не ослабевали. Становится уныло на душе, когда рукоплескания медленно замирают и долетают лишь с нескольких мест прерывисто и разрозненно. Это создает ощущение пустоты, порождает желание услышать новые аплодисменты или вызывает досаду против всего и всех. Я это слышала от поэтов и от Алитироса. Конец рукоплесканий должен быть так же интенсивен, как начало. Некоторые могут даже, нарушая требования дисциплины, как бы не подчиняясь блюстителям порядка и не боясь даже их плеток — бешеными выкриками с мест выражать свой восторг; возгласы эти должны обозначать не благоговение, а грубое одобрение, должны представлять собой мнение толпы, брошенное в лицо артисту. Пусть топают ногами, пусть пыль ударит в лицо божественному актеру. Впрочем, мы обо всем еще подробно потолкуем. Аплодисменты будут разучиваться в императорском дворце.