Эмилио Сальгари - Сын Красного корсара

— Найти вашего деверя и флибустьеров, которые до сих пор господствуют по обе стороны Панамского перешейка.

Маркиза некоторое время молчала, уставившись в землю, потом нервным движением она сорвала орхидею и протянула ее графу:

— Сохраните ее в память обо мне.

— Когда мне будет угрожать смерть, маркиза, этот данный вами цветок, окажется на моем сердце, — ответил корсар. — Для меня этот цветок станет драгоценным талисманом.

Маркиза подняла голову, и граф сразу же заметил, что темные глаза прекрасной андалусийки увлажнились.

В этот момент появился Буттафуоко.

— Сеньор граф, — начал он, — шлюпка готова, пришел момент расстаться. Я возвращаюсь к своим буканьерским занятиям.

— Вы оставляете меня? — спросил сеньор ди Вентимилья с болезненным изумлением. — Я считал, что последуете за мной.

— Там, в моем бедном жилище, остался мой помощник, который, быть может, подвергается серьезным опасностям, — ответил охотник. — Кто знает, возможно, однажды мы встретимся в каком-либо из городов Центральной Америки. Я сражался в рядах флибустьеров вашего дяди, Черного корсара, и теперь мне жаль отказываться сражаться вместе с его племянником.

Они вышли из сада в сопровождении Мендосы, гасконца и четырех негров, увешанные сетями, для того чтобы заставить испанские полусотни, возможно, сидящие в засаде в лесу, поверить, что они отправляются ловить маркизе на ужин рыбу.

Они подошли к калитке; прекрасная андалусийка остановилась, глядя влажными глазами на графа.

— Прощайте, сеньор, — сказала она, протягивая руку. — Я буду молить Бога, чтобы он уберег вас от пушек и аркебуз моих соотечественников. Помните обо мне всегда и не забывайте: если вам будет необходимо мое покровительство, я всегда готова еще раз спасти вас.

Граф, казавшийся не менее растроганным, галантно поцеловал маркизе руку, тогда как Буттафуоко оперся на свою аркебузу, скрестив руки на кончике ствола.

Он тоже внимательно смотрел на графа.

— Друг, — сказал ему сеньор ди Вентимилья, протягивая правую руку, — благодарю за все, что вы сделали для меня… А теперь скажите мне свое настоящее имя. Вы обещали.

Мимолетное волнение исказило черты буканьера.

— Зачем? — спросил он хриплым голосом. — Я позволил ему упасть, и навсегда, на дно атлантической пучины в момент перехода через экватор… Кто теперь помнит обо мне во Франции? Для своей родины я умер, …а также для сестры… для…

Рыдания прервали его слова, а по загорелым щекам медленно скатились две слезы. Немного погодя он сказал:

— Все должно быть кончено!

— Нет, сеньор…

— Барон де Рувр, — сказала маркиза.

— Зачем вы выдали мой секрет, сеньора? — спросил Буттафуоко. — Теперь я всего лишь жалкий буканьер, у меня нет больше прав носить герб моего рода, который я обесчестил.

— Для меня вы навсегда останетесь дворянином, — сказал сеньор ди Вентимилья, испытывавший такую сильную боль, что это отразилось на его загорелом лице. — Вот моя рука, барон де Рувр.

Буканьер все еще колебался, но потом быстрым движением ухватил протянутую руку:

— Когда вам, господин граф, потребуется человеческая жизнь, вспомните о бароне де Рувр, я всегда буду к вашим услугам.

— Не в жизни вашей буду я нуждаться, а в вашей руке и в вашей аркебузе, — ответил граф. — Мы встречаемся не в последний раз… Прощайте, маркиза, прощайте, барон, я отправляюсь совершить должное.

Он быстро прошел по пляжу и запрыгнул в шлюпку.

Четверо негров тут же заработали веслами, тогда как Мендоса крепко ухватился за руль.

— Сначала к мысу! — сказал граф. — Попытаемся обмануть испанцев, чтобы не скомпрометировать маркизу, которую и так подозревают в чрезмерном сочувствии нам.

Шлюпка летела стрелой под могучими гребками африканских геркулесов. В то же время граф приподнялся и непрерывно смотрел в сторону берега.

Возле калитки павильона, опираясь на пилястр, стояла прекрасная андалусийка; в руках она держала платок и время от времени махала им в знак расставанья; в нескольких шагах от нее находился буканьер, скрестивший руки на стволе своей аркебузы.

— Увижу ли я ее когда-нибудь? — вздыхал граф. — Конечно, если меня не убьют испанские ядра.

Он помахал на прощанье рукой и сел рядом с гасконцем, считавшим и пересчитывавшим свои дублоны.

— Что вы делаете, дон Баррехо? — спросил граф.

— Подсчитываю, сколько агуардьенте могли бы купить испанцы, если бы они убили меня и завладели этим маленьким сокровищем, — с серьезным видом объяснил гасконец.

— Идите к черту! — не удержался граф.

— Нет, он меня не захотел взять, и думаю, что хорошо сделал, потому что с гасконцами нелегко даже в аду; они бы уж там подрезали хвостики сыновьям Вельзевула. Мы ведь и вправду опасные люди!

— Он поступил трижды верно, — расхохотался Мендоса, — потому что теперь мы пропьем эти дублоны.

— О, приятель, один дублон вы мне должны. Вспомните.

— Заберете его у испанцев.

— Сделай то же самое, — ответил все так же серьезно гасконец.

Граф больше не обращал внимания на болтунов. Он то смотрел на исчезавший павильон маркизы, перед которым еще выделялись два темных пятна, то переводил взгляд на великолепный фрегат, грациозно покачивавшийся на рейде, натягивая цепи двух якорей, словно ему не терпелось уйти в море после такого долгого отдыха.

Шлюпка приблизилась к покрытому лесом мысу Тибурон; возможно, в этом лесу прятались испанцы, ожидая сигнала к атаке, потом отвернула к западу, и четверо негров, отложив весла, бросили сети.

— Они и в самом деле принимают нас за рыбаков? — спросил Мендоса у графа. — Не лучше ли держать курс в открытое море, чтобы в душах испанцев не зародилось сомнение и они не поприветствовали нас залпом своих пушек? Вы слышали, что говорила маркиза? Она ведь предположила, что в этом лесу спрятана вражеская артиллерия.

— Да, — ответил граф, казавшийся немного обеспокоенным. — Но есть еще кое-что другое, Мендоса.

— Что такое, капитан?

— Я заметил несколько больших шлюпок, плохо спрятанных в прибрежных зарослях. Они не могут принадлежать рыбакам, потому что здесь рядом нет никакой деревни.

— Тысяча акульих брюх! — выругался морской волк. — Они намерены атаковать фрегат?

— Вот этого я и боюсь, Мендоса.

— Мы сбросим их в море! — отрезал гасконец, не перестававший считать свои дублоны.

— А что, лейтенант знает о готовящейся атаке? — спросил Мендоса.

— Сеньор Верра не из тех людей, кто спит во время плаваний в опасных водах, — ответил граф. — Ставлю сотню пиастров против одного, что он уже подготовился к бою.

— Когда мы пристанем к фрегату?

— Подождем, когда будет заходить солнце. Не очень-то хочется компрометировать маркизу. Давайте ловить рыбу, и не будем обращать внимания на мое судно, хотя над нами и развевается испанский вымпел.