Александр Струев - Царство. 1955–1957

«Ведьма!» — содрогнулась Светлана, но решила к ней ехать, выведать про себя, про отца.

Вяземы были недалеко, и шофер Светланы Иосифовны быстро нашел нужный дом. У дома этого всегда толпился народ. Шли сюда многие: кто-то хотел бросить пить, кто-то приворожить мужика, кто-то навести на соперницу порчу, кто-то отделаться от внезапной беременности; несчастные матери, цепляясь за всяческую надежду, везли в Вяземы своих полуживых, неизлечимо больных детишек.

Дом, к которому подъехала машина, был неприветливым, хмурым, как и его отвратительная владелица. На вымытую до слепящей чистоты машину скосилось множество глаз. Люди настороженно рассматривали незваную гостью, которая появилась из автомобиля. А когда она спросила: «Здесь ли…» — не знала, как сказать, и сказала: «Здесь ли лечат?» Ответили, что здесь. Полная низкая женщина, показав на себя, объявила, что она последняя.

— Будем ждать? — поинтересовался водитель.

— Да.

— Может, посидите в машине? — предложил он, понимая, что места на полусгнивших, изъеденных временем скамейках под открытым небом совсем неудобны.

— Нет, посижу, как все.

За четыре часа к очереди подходили новые люди. Света, как и та полная женщина, показала на себя, объявив, что крайняя, а потом стала медленно двигаться ко входу, но как только очередь дошла до нее, в дверях появилась скрюченная старуха и сказала, что ее не примут.

— Как не примут? — изумилась Светлана.

— Вам тут делать нечего! — называя посетительницу на «вы», промямлила посланница и грозно добавила: — Уходите подобру-поздорову!

Такого не ожидал даже сам Хрущев, целина дала невообразимый урожай — шестнадцать миллионов тонн зерна собрали хлеборобы!

— Еле успевали убирать, рук не хватало! — смущаясь, докладывал Брежнев, он только-только вернулся из Целинограда, где поздравлял своего преемника и весь Казахский ЦК с победой. — Радость так уж радость!

К первому сентября на целинных землях Казахстана было образовано 450 зерновых колхозов, а всего по стране колхозов и совхозов насчитывалось 80 тысяч. Вот и получалось, что 450 колхозов дали треть собранного в стране урожая — как тут не ликовать?!

— Верил я в успех, Леня, и в тебя верил, и не ошибся!

Низко согнувшись, Леонид Ильич тряс хрущевскую пятерню.

Из Алма-Аты в ЦК сыпались сообщения о перевыполнении плана, областные начальники и директора колхозов рапортовали партии и правительству о грандиозных успехах.

— Эх, Ленечка, какую мы с тобой брешь заткнули! Молодцы, молодцы! — нахваливал Первый Секретарь. — Не только наверстали то, что в прошлом году сгорело, мы марафонский рывок сделали! Вовремя я Пономаренко из Казахстана прогнал, он бестолковыми приказами людям только голову морочил!

— В Польше-то справляется? — Леонид Ильич недолюбливал своего прежнего начальника, вздорного, злопамятного и в быту чересчур неряшливого. Из Казахстана Пантелеймон Кондратьевич отправился послом в Польшу.

— Рокоссовский доносит — с поляками не уживется. Да хер с ним, с Пономаренко! А по целине, я честно скажу, верил, но переживал.

— Вы, Никита Сергеевич, как в воду глядели! — с сахарной улыбкой отозвался Леонид Ильич. — Под вашим руководством никогда срыва не случалось!

— Целина ты моя, целина! — счастливо приговаривал Хрущев. — Вот как надо работать, Леня, задумали — и сделали!

А сделали действительно немало. В первые два года освоили шесть с половиной миллионов гектар степей. Триста шестьдесят тысяч механизаторов, строителей и агрономов уехали в Казахстан и Западную Сибирь. Это было похоже на переселение народов, богом забытые места, где сотни лет не ступала нога человека, оживали, гудели машины, слышались голоса.

Никита Сергеевич чуть не плакал от счастья. Последние дни они с Ниной Петровной только и говорили, что о целине; о том, как там дела, какие трудности, какие успехи? Когда стало очевидным, что урожай будет, Хрущев расцвел, он нараспев декламировал жене идеи касательно реформаторства в животноводстве, прикидывал, как поднять поголовье скота, считал кормоединицы, соизмерял их с посевными площадями, учитывал денежные затраты и рассчитывал прибыли, прикидывал, в какие сроки Советский Союз догонит Америку по производству молока и мяса.

— Теперь-то умники-разумники заткнутся! — словно обижаясь на «сомневающихся умников», при всяком удобном случае напоминал Никите Сергеевичу про неверующих в успех Леонид Ильич.

С момента появления Брежнева в Москве не проходило дня, чтобы он не появлялся у Первого. Можно было с уверенностью сказать, что Леонид Ильич стал наиболее приближенным к Хрущеву человеком.

Дождавшись беспрекословных статистических данных, Маленков, Каганович и Ворошилов убедились в справедливости хрущевской сельскохозяйственной программы. То, что теперь в стране хлеб был в достатке, несказанно радовало.

Приехав поздравлять, Климент Ефремович заключил Никиту Сергеевича в радушные объятья, расцеловал, долго нахваливал, называя прозорливым и дальновидным. Как родного прижимал к себе Первого Секретаря Каганович, напомнив, что именно он распознал в Хрущеве человека с большой буквы. Теплые слова с придыханием говорил Маленков, витиевато поздравлял Микоян. Лишь Молотов, главнейший из сталинских исполинов, не откликнулся на предложение Лазаря Моисеевича ехать к Хрущеву с поздравлениями. В ответ он желчно улыбнулся и процедил:

— Еще посмотрим, еще посчитаем!

Вечером Лазарь Моисеевич пересказал другу, как недовольно Хрущев спрашивал: где Молотов? С каким неприятным выражением выговаривал его фамилию.

— Зря ты, Вячеслав, к Никите не поехал, ведь он и обидеться может!

— Да пусть обижается, что он мне, родственник?

Но, как ни крути, целина состоялась. Многие приписывали эту победу в заслугу себе, хвастались, бесконечно преувеличивая собственное значение, но больше всех был доволен Леонид Ильич. Он радовался целинной победе тихо, ни в коем случае себя не афишируя. Он был невероятно доволен, что сбросил с плеч проклятый груз, ведь ходил на волосок от гибели: то степь горела; то с неба, смывая посевы, шквалом лилась вода; то долгими месяцами на землю не выпадало ни единой капельки, одно лишь слепое, неуемное алчное солнце палило без жалости, и нельзя было предугадать урожай. Но, так или иначе, а Брежнев вышел из истории победителем.

И еще один победитель целины объявился, ее теоретик и пропагандист, председатель Совета Союза Верховного Совета СССР, первый заместитель председателя Совета министров России, член Центрального Комитета Коммунистической партии академик Лобанов. Пал Палыч был особо выделен. Помимо наград, он был возведен на пост президента Академии сельскохозяйственных наук, ведь на шумного, безапелляционного и скандального Лысенко все еще наседали.