Александр Струев - Царство. 1955–1957

Оказавшись в тюремных застенках, многочисленные подследственные уже не верили в свою невиновность, понимали, что железная клетка захлопнулась и, может быть, навсегда. Многие изъявляли желание помогать следствию, помогать правительству, кому угодно и чем угодно, только бы загладить вину, выбраться на волю, а следствие, основываясь на незыблемых сталинских принципах — если в тюрьме, значит — виновен, пыталось при помощи перекрестных допросов, очных ставок и свидетельских показаний выявить корень зла, указать на преступное гнездо заговорщиков, вывести на чистую воду их гнусную организацию, наверняка связанную с западными спецслужбами. Именно так сформулировал ЦК официальную версию происшедшего. Но скоро в Кремле решили замять неприятный инцидент, переиначили версию о действующей в подполье агентурной сети, организовавшей массовые беспорядки, представив Тбилисские события в ином свете. Теперь утверждалось, что в бесчинствах виноваты не манифестанты и не разведслужбы зарубежных стран, а виной всему провокаторы-сталинисты, в прошлом сотрудники кровавого НКВД. Это они, отстраненные от работы, а значит и от кормушки, негодяи, подняли бузу, подтолкнули наивных граждан к выступлениям в поддержку авторитарной политики покойного вождя, спровоцировали простой народ на агрессивное неповиновение. Содержавшимся под стражей предложили подписать документ, где говорилось, что мир и порядок в Тбилиси был нарушен по нелепой случайности, что затесавшиеся в мирную демонстрацию сталинисты устроили провокацию, и тех, кто это подтверждал, отпускали на волю, мол, ЦК разобрался.

— Благодарите истинно ленинское руководство Центрального Комитета: Булганина, Хрущева и Ворошилова! — сурово выговаривали следователи.

Как молитву повторяли эти заветные имена. Но и Молотова упоминали, слишком громкий был у него авторитет, слишком многим, после смерти Сталина он стал близок.

Проморгав события в Тбилиси, чтобы хоть как-то реабилитироваться в глазах Первого Секретаря, Серов развил бурную деятельность. За несколько недель в Москве, Ленинграде, Киеве и Одессе Комитетом государственной безопасности были схвачены восемьдесят четыре человека, открыто высказывающихся против политики СССР, называя ее антинародной и бесчеловечной. Только в Литве раскрыли семь молодежных организаций, выступающих за освобождение республики из-под Советского ига. В эфире глушили позывные «Би-би-си» и «Голоса Америки», вслед за которыми откуда-то из зыбучих глубин появлялись разносящие крамолу радиоволны «Свободной Литвы», «Свободной России», а вторя им, тут и там зазвучали настырные голоса радиолюбителей, призывающих к свержению существующего порядка.

Хрущев ходил мрачный, как туча: серовская работа по выявлению многочисленных недовольных, а по существу врагов, его не обрадовала:

— Никаких снисхождений! Это ж надо, мы изо всех сил стараемся, а они по радио гундят!

Вот и получалось, что людей одной рукой выпускали, а другой начали сажать. Никита Сергеевич продолжал форсировать реабилитацию, но никак не соглашался смягчать инакомыслящим бунтарям наказания, велел концентрировать усилия на агитационно-массовой работе.

— Все беды от невежества, от нашей серости, — говорил он. — Народу надо суть через себя пропустить, переварить, переосмыслить, тогда примут новое, хорошее. А переделать человека приказом, угрозой, невозможно.

Партийный аппарат усиливал разъяснительную работу. Упор делался на ленинские принципы руководства. Утверждалось, что ленинские принципы разительно отличались от сталинских: они демократичны, приветствуют обмен мнениями, основываются на коллегиальности, привлекают в управление страной широкие слои населения, а любой антисоветский уклон, любое восхваление буржуазного образа жизни непримиримо каралось. Статьями в газетах, радиопередачами, кинофильмами, работой агитбригад и местных парторганов, Центральный Комитет хотел доказать, что государство — друг. Громче и настойчивей сообщалось об успехах промышленности, сельского хозяйства, с помпой открывались детские сады, школы, больницы, магазины, в последних, наконец, стало больше разнообразия. Народу обещали дополнительный выходной — субботу, в городах начали массово раздавать квартиры. На смену жесткому, безапелляционно-приказному порядку шла открытость, доступность. Начальство снизошло до простого человеческого общения, в глазах руководства появилась не наигранная заинтересованность, сердечность. Собирая толпы слушателей, на центральных площадях поэты читали стихи, глаза молодежи искрились вдохновением, задором. Пионеров и детвору помладше отправляли в летние лагеря, содержание которых взяло на себя государство. На предприятиях чествовали ветеранов и передовиков, вручали им грамоты и ценные подарки.

В основе Советского Союза лежал социализм. Социализм, как учила Коммунистическая партия, являлся самой передовой общественной формацией. Высшая его форма — коммунизм, — абсолютное светлое, как будущее, так и настоящее для каждого человека. При социализме только начинала разворачиваться битва за безоблачное счастье. Центральный Комитет декларировал неизбежный переход от социализма к коммунизму.

Секретарям ЦК союзных республик и обкомовским идеологам предписывалось усиливать пропаганду социалистического образа жизни, кое-где допускалось и приукрасить быт советского человека, усилить его. Страна двигалась, гудела. В городах и поселках стали освещать центральные улицы. Ток устремился в самые малодоступные уголки, и даже на краю земли вдруг вспыхивал свет! В далекую глухомань отправлялись врачи. Колхозы и совхозы оснащались тракторами, комбайнами. По дорогам необъятной страны курсировали артисты, ехали учителя и врачи, чтобы везде, даже там, где вчера выли волки, человек чувствовал заботу и любовь родной страны, чтобы в сердце рождалось чувство гордости за свою многонациональную Родину, но такие события, как в Грузии, перечеркивали любые успехи.

Никита Сергеевич несколько раз встречался, с товарищем Мжаванадзе, вместе думали, как после расстрела населения выровнять ситуацию.

— Надо каждый день разъяснять людям, что имела место провокация. Пустить слушок, что первыми начали стрелять из толпы, что убили двух солдат и офицера, — учил Хрущев.

Василий Павлович соглашался, он начал запускать в народ всяческие слухи-небылицы: что убили сироту-солдатика, чьи родители погибли в войну; что кто-то пырнул ножом пожилого старшину, который уговаривал собравшихся разойтись. Подобными историями потихоньку обрастал Тбилиси, соседние города, поселки и самые захудалые деревушки. В конце концов, люди окончательно запутались в информации, заблудились во множестве настоящих и вымышленных фактов. Поговаривали, что кто-то из бывших охранников ГУЛАГа украл пулемет, приволок его на площадь и открыл огонь. С этого, мол, все и началось, и что многих срочников поубивали именно из этого пулемета. Множество молодых солдат скосила предательская очередь, а они даже не были вооружены, не могли защититься, стояли лишь для проформы, изображая видимость порядка, и что погибли абсолютно невинные ребята, почти дети, в этом году призванные в армию. Теперь уже нельзя было точно утверждать, где правда, а где ложь.